Эти мысли, не мысли даже, а их обрывки, пронеслись в голове в мгновение ока. В желудке заворочался холодный ком страха.

«Прекрати! – одернула она себя. – Это Алик – больше некому. Снова начались приступы лунатизма, только и всего».

– Алик? – шепотом позвала она и вспомнила, что лунатиков нельзя будить. Нужно осторожно проводить ребенка в его комнату. Полина сделала шаг по направлению к нему, потом другой. Темная фигура все так же производила свои непонятные манипуляции.

Полина медленно приближалась, как вдруг Алик (это ведь он, больше некому!) сделал судорожное, ломаное движение, подавшись ей навстречу. Она вздрогнула от неожиданности, отпрянула, ударившись спиной о холодильник, и не удержалась от крика.

В то же самое мгновение зажегся свет. Кухню залило желтоватое свечение, и Полина, чьи глаза привыкли к темноте, на секунду прикрыла их.

– Полина? – проговорил детский голос.

– Что случилось? – Это уже Женя.

Она растерянно озиралась по сторонам, щурясь на свету, будто кошка на солнцепеке. Как такое может быть?

Никакой темной фигуры, которая только что стояла возле стола в метре от нее, теперь не было. Куда она могла деться, непонятно. Алик в пижаме и тапочках застыл в дверях кухни. Женя был тут же – стоял, положив руки на плечи мальчика. Оба они с выражением полнейшего недоумения смотрели на нее.

Стулья стояли не так, как она их оставляла с вечера: вместо того чтобы окружать стол, они были сдвинуты в кучу возле одной из стен.

– Я… – Полина никак не могла сообразить, что случилось. Она потрясла головой, сняла очки и потерла глаза. – Я ходила в туалет, а потом… услышала звук. Как будто кто-то скребется в кухне. Пошла проверить. Вот тут, – она показала где. – Тут кто-то стоял и водил руками по столу. Я подумала, что это Алик снова начал ходить во сне, и пошла к нему, чтобы уложить в кровать.

– Я спал у себя в комнате, – удивленно проговорил мальчик.

– Мы столкнулись в коридоре, – подтвердил Женя. – Я услышал какой-то шум и пошел посмотреть.

– Но тогда кто был тут? – Полина совершенно растерялась, шагнула к столу и только в этот миг увидела – на столе что-то есть.

– Соль, – прошептала она, пригляделась внимательнее и ахнула.

Женя и Алик тоже подошли ближе. На столе была рассыпана соль. Но не просто рассыпана: белые кристаллы образовывали слово.

– С тобой все нормально? – Женя обнял ее, прижал к себе. Полина спрятала лицо у него на груди.

– Ты тоже это видишь? – спросила она.

– Вижу. – Мышцы его рук напряглись.

– Там написано…

– Да. Ася.

Полина заплакала.

До Нового года оставалось чуть больше недели. Каких-то семь дней – и канет в прошлое еще один год жизни.

Полина всегда радовалась приближению новогоднего праздника – самого любимого праздника в году. Ей нравилось закупать подарки, украшать дом, ставить елку. Предновогодняя суета будоражила, бодрила. Хотелось двигаться навстречу чему-то новому, открывая душу грядущему счастью.

Но сейчас все было по-другому.

Полина делала то, что нужно: составляла меню для новогодней ночи, бегала по магазинам, вешала на окна снежинки, украшала детскую гирляндами, нарядила вместе с детьми большую, под потолок, елку. Но все это происходило на автомате, как будто бы отдельно от нее. Некая разумная часть ее знала, что следует выполнить, – и отлично справлялась с задачей, тогда как мысли и чувства были полны совсем другим.

Страхом – вот чем.

Полина боялась, что сходит с ума.

Внешне все оставалось, как прежде, но на самом деле она погрузилась во мрак. И там, в этом сумраке, было холодно и жутко.

Она снова начала принимать препараты, которые ей выписывали во время затяжной депрессии после потери ребенка. Полина не могла справиться сама, пришлось опираться на «костыли»: маленькие желтоватые и голубые пилюли должны были помочь.

Полина думала, что лекарственная зависимость навсегда осталась в прошлом, но, как выяснилось, ошибалась. Вернулось ощущение собственной никчемности. Тут как тут оказалось и чувство недовольства собой. Но было и кое-что новенькое. Прежде Полина четко сознавала причину происходящего, и причина эта была уважительной. Теперь же единственным, что приходило в голову в качестве основания для происходящего, было появление приемного сына. По всей видимости (осторожно предполагал лечащий врач), она настолько не приемлет мальчика, что ее мозг рождает жуткие, вырванные из реальности образы, чтобы отвлечь сознание от данного факта.

Полина спрашивала себя, неужели она настолько плохой или психически нестабильный человек, что не может смириться с тем, что в их семье теперь живет еще один ребенок, и не находит в своем сердце любви к мальчику-сироте?

Но других объяснений и причин не существовало, и хотя она изо всех сил старалась пробудить в себе прежнее теплое отношение к Алику, ничего не выходило. Она сторонилась мальчика – совсем как Соня. Если бы не любовь и привязанность Жени, Алику жилось бы в их семье ничуть не легче, чем у дяди с тетей, с грустью думала Полина, мучаясь виной.

После ночного происшествия она несколько дней не могла прийти в себя. Она видела темную фигуру так отчетливо и ясно! Могла поклясться, что ей не почудилось!

Но ведь никто, кроме нее, ничего такого не видел. Алик, прежде чем зажечь свет, не заметил жуткого визитера. Он утверждал, что Полина находилась в кухне одна, и подошедший через мгновение Женя тоже никого постороннего не видел.

Имелось и еще одно обстоятельство. Время.

Вставая с кровати, Полина видела на часах 2.32. А когда Женя снова отвел ее в спальню и уложил в кровать, было уже почти пять утра. Два с половиной часа, которые выпали из ее памяти! Она готова была поклясться, что прошло не более сорока минут.

– Выходит, я сама написала это, не помня, как и когда?

«Не только написала, но еще и передвинула стулья, вытащила из шкафа и высыпала на стол всю соль, что нашлась в доме…»

– Полечка, согласись, больше некому, – мягко заметил Женя. – Я точно не делал, значит, ты.

Это и в самом деле не мог сделать никто другой. Не только потому, что Полина была в кухне одна, но еще и потому, что никто, кроме них двоих, не знал, как они собирались назвать нерожденную, погибшую в утробе дочь.

Ася. Это имя ноющей болью отдавалось в сердце. Боль притупилась с годами, но не исчезла.

– Все пройдет, ты поправишься, – успокаивал Женя. – Все объяснимо, ты так страдала, тебе многое пришлось пережить. Нужно больше отдыхать, принимать лекарства. Скоро ты придешь в норму.

Полина улыбалась и кивала, а внутри все леденело от боли.

«Если бы ты знал, как я устала чувствовать себя ненормальной, слезливой, слабой! Как надоели мне твои лживые уверения и этот ласково-снисходительный, жалеющий тон, в котором явственно слышится опасение! Ну почему, почему ты даже мысли не допускаешь, что мне не почудилось?! Отчего ты даже предположить не можешь какую-то аномалию, а сразу списываешь все на мою психику, нервы, болезнь? Почему я для тебя однозначно виновата, пусть и без вины?»