Одно обстоятельство делает этот блестящий текст наряду с некоторыми другими древним китайскими текстами, посвященными стратегии, способным ввести в заблуждение и даже потенциально опасным, а именно игнорирование исторического контекста: данные предписания делались в течение двухсот пятидесяти лет, в течение всей эпохи «воюющих царств» (Zhànguó Shíidà), которая закончилась их объединением в 221 году до н. э.

То, что основным боевым оружием в «Искусстве войны» остаются собратья гомеровских колесниц, хотя к тому времени китайских границ уже достигли целые армии наездников с копьями и конными лучниками, не является проблемой, поскольку фундаментальные стратегические концепции переживут любые военные технологии!

С другой стороны, вполне естественно, что все противники в этом трактате – китайцы: и правители, и генералы, и советники воюющих друг с другом китайских государств – все они действуют в рамках одних и тех же культурных норм, имея одинаковые цели, приоритеты и ценности. Поскольку межгосударственные отношения трактата разворачиваются в рамках одной и той же культуры, то все участники войн обладают исключительно широкими возможностями для дипломатии, шпионажа, секретных операций и политической подрывной деятельности, которые облегчаются и одновременно ограничиваются общим языком, менталитетом и едиными культурными ценностями.

Примерно так же обстояло дело в Италии эпохи Возрождения, когда государства постоянно принимали участие в войнах, дипломатической борьбе и переворотах. Результатом в обоих случаях была быстрая смена войны и мира в отношениях между государствами, которые могли заключать и расторгать союзы с одинаковой легкостью, борясь друг против друга сегодня, чтобы стать союзниками завтра: ведь ни между итальянцами, ни между китайцами не было расовой, этнической или религиозной вражды. Более того, когда «воюющие царства» воевали друг против друга, исходное сходство их армий и тактики лишь усиливало ритуальный элемент боевых действий50.

Весьма краткий рассказ только об одной короткой фазе (301–284 гг. до н. э.) из истории «воюющих царств» достаточен, чтобы проиллюстрировать природу войны и мира той эпохи и ее конкретные проявления.

В 300 году до н. э. главный министр царства Ци Меньчжан Чжун (Mèngcháng Jūn) образовал союз с царствами Вэй и Хань. Ослабленное внутренней враждой царство Цин подчинилось коалиции царств Ци, Вэй и Хань, назначив Меньчжан Чжуна своим собственным главным министром. Спустя два года царство Чжао убедило Цин покинуть коалицию, изгнав Меньчжан Чжуна. В тот момент царства Ци, Вэй и Хань атаковали Цин и после многочисленных боев захватили его территорию для царств Хань и Вэй. После этого коалиция Меньчжан Чжуна, образованная вокруг его царства Ци, победила царства Янь и Чжу.

В 294 году до н. э. Меньчжан был низвергнут в результате дворцовой интриги и бежал в царство Вэй. Ци и Цин тогда заключили перемирие, это позволило Ци напасть на царство Сунн, а царству Цин – атаковать сократившуюся коалицию Хань-Вэй. Спустя шесть лет, Ци и Цин планировали совместное нападение на царство Чжао, но правителя Ци убедили, что от этого выиграет только Цин; вместо того, чтобы атаковать Чжао, он начал формировать коалицию против Цин. Опасаясь изоляции, Цин ответило тем, что отдало обратно территорию, которую оно захватило у Вэй и Чжао.

В 286 году до н. э. Ци полностью захватило царство Сун, что вызвало тревогу царств Цин, Чжао, Вэй и Янь, которые быстро сформировали коалицию под руководством бывшего главного министра самого Ци Меньчжана, который вернулся из эмиграции в царстве Вэй. После этого Янь провело неожиданную мощную атаку против Ци, на которое также напали царства Цин, Чжао и Вэй, что привело к потере Ци большей части собственной территории.

После этого Чжао и Цин начали продолжительную войну друг против друга, что позволило Ци восстановить силы. Тем самым, эти войны шли и шли, так же, как и в Италии эпохи Возрождения.

Можно предположить, что склонность китайских официальных лиц постоянно цитировать постулаты стратегии времен «воюющих царств» в качестве уроков государственной мудрости, дипломатической хитрости и искусства войны – не более чем простое позерство, не имеющее никакого реального значения для поведения сегодняшних китайских лидеров и чиновников. Возможно, то же самое относится к восхищению наиболее успешными деятелями эпохи «воюющих царств» как мастерами государственного управления, интриги и войны, и к священному преклонению перед «Искусством войны» Сун Цзы.

Развивая это предположение, можно сказать, что и эпоха Возрождения не играет никакой роли в политической практике современной Италии, хотя ее характеризует такая же быстрая смена союзов и коалиций, превращение правящих партий в оппозиционные, а иногда наоборот (это весьма точно передают словом transformismo; английского эквивалента пока не придумали). Но в обоих случаях это предположение опровергается большим количеством эмпирических доказательств.

Первым заметным пережитком менталитета времен «воюющих царств» и «Искусства войны» (или скорее привычки применять нормы внутреннего конфликта к конфликту международному), является неограниченный прагматизм в межгосударственных отношениях. Ци, Цин, Чжао, Вэй и Янь могли быть сегодня союзниками, завтра – врагами, а затем, возможно, опять – союзниками просто потому, что тогда это было более выгодно. Китайская внешняя политика, очевидно, исходит из того, что иностранные государства могут быть такими же прагматичными и оппортунистическими в своих отношениях с Китаем.

Однако международные отношения вовсе не то же самое, что отношения в рамках одной и той же культурной общности. Так как вместо общей культурно-национальной специфики здесь имеют место национальные чувства, то любая конфронтация между государствами за пределами мелких технических вопросов может в том или ином случае вызвать всплеск эмоций, страха, вражды или недоверия и повлиять на весь комплекс отношений с данным государством. Но уже упоминавшийся выше визит премьера КНР Вэнь Цзибао в Индию 15–17 декабря 2010 года, тем не менее, видимо, исходил из предпосылки, что Индия просто отставит в сторону острый спор по вопросам статуса Кашмира и Аруначал Прадеша (который сами же китайцы и оживили в одностороннем порядке) для того, чтобы прагматично использовать возможности для бизнеса в Китае. Для этой цели, как уже упоминалось, Вэнь Цзибао сопровождало примерно 400 бизнесменов. Но индийцы не достаточно прагматичны, чтобы вести себя как Ци, Цин или Чжао, поэтому визит прошел в холодной атмосфере, не достиг никаких результатов и уж конечно не способствовал устроению отношений доброй воли между двумя странами, хотя его рассматривали именно как визит доброй воли.

То же самое злоупотребление нормами других стран регулярно проявляется в конфликтах. Например, показательный инцидент 7 сентября 2010 года вблизи островов Сенкаку (Дяоюй для китайцев), за которым последовали пламенные заявления МИД КНР, спровоцировавшие анти-японские выступления китайского населения, аресты некоторых японских бизнесменов, и фактическое эмбарго на поставку редкоземельных металлов в Японию51. Сразу после этого заявления китайского МИД была подчеркнута важность японо-китайских экономических отношений, население было призвано к прекращению антияпонских демонстраций, а японцы – к продолжению инвестирования Китая. Японцы, разумеется, воспринимали этот конфликт совершенно по-другому: он привел к принципиальной переоценке всех отношений между Японией и Китаем и резкой смене тенденции последнего времени, которая, казалось, свидетельствовала о сближении с Пекином и удалении от Вашингтона. Только катастрофа 11 марта 2011 года отвлекла внимание японцев от «китайской проблемы» и лишь для того, чтоб усилить укрепление отношений с Соединенными Штатами. То, что возможно терпеть в рамках одной культуры, так сказать внутри семьи, способно быстро вызвать длительную вражду при условии, что сталкиваются разные культуры.