словно сквозь металл пробегает электрический ток. Едва устояв на земле, она готовится к новому удару, сгибает в коленях напряженные ноги.

Каллу тоже учили стоять так твердо, чтобы никто не смог сбить ее с ног. И воображать себя тяжелой, как гора. На первом же уроке ей объяснили, что уклоняться нельзя и что ее не будут учить больше ничему, пока она не усвоит, как не сходить с места и не сдавать позиции, какие бы сильные удары на нее ни обрушивались.

«Неужели ты не хочешь быть сильной? – спрашивали ее. – Неужели не хочешь быть непобедимой?»

«Хочу», – отвечала Калла. Двенадцатилетняя и заточенная на роль оружия. Четырнадцатилетняя, превращенная в боевую силу трона, не ведающую сомнений.

«Хорошо». В ее памяти все лица, увиденные в тренировочном зале, сливаются воедино – лица бывших военачальников и прочих отставных военных, пользующихся достаточным расположением во Дворце Неба, чтобы обучать юную принцессу. Проявлять к ней снисхождение они не удосуживались. И все говорили одно и то же. «Получай раны. Получай ожоги. Ты исцелишься и станешь смелее».

«Смелее? Я хочу быть сильнее».

«Сила – это сознательное усилие. Сначала ты станешь смелее, а уж потом и сильнее».

Ее готовили к войне. И она восстала, чтобы развязать войну против них.

Ее соперница делает выпад. Калле не нужно думать, чтобы вскинуть руку с мечом. Интуиция определяет то, как она действует, блокируя удары и отражая их.

– Трусиха! – шипит соперница. – Неужели на игры в этом году собрались все самые ничтожные слабаки Сань-Эра?

– Надеюсь, ты сейчас не меня имеешь в виду. – Калла бросает беглый взгляд через плечо. В данном случае быстрее всего было бы отступить. Ей надо найти проход…

Соперница наносит очередной яростный удар, и Калла, пошатнувшись, сжимает губы. Вряд ли есть причины демонстрировать такой пыл в самом начале игр. Тратить столько сил на первые поединки.

– Мерзко, – язвительно цедит соперница, – что все вы записываетесь на игры, хотя до них вам и дела нет. Только место занимаете и отвлекаете нас от…

Калла наносит удар с разворота, полоснув мечом по животу женщины. И наступает пауза, момент, когда раненая ахает и озирается по сторонам в поисках тела какого-нибудь цивила для перескока.

Но вокруг никого нет. Такие моменты, как этот, неизменно оказываются самыми захватывающими для зрителей во время игр. Особенно то, как потрясенно ахает игрок, поплатившийся за чрезмерную самоуверенность. Никто не регистрируется для участия в играх, будучи не убежденным, что у него есть шанс на победу, и никому не придет в голову считать, будто у него есть шанс победить, если он сомневается в своем умении совершать перескоки. Искусство перескока характерно для типажа, хорошо известного Сань-Эру: того, кто ищет легких путей и прямо-таки напрашивается, чтобы с него сбили спесь. Во время игр такое случается сплошь и рядом. Зрители приникают к экранам, сердце чуть не выскакивает у них из груди.

– Мерзко, – повторяет женщина, на этот раз шепотом, и Калла скрипит зубами. Еще один удар – проще не придумаешь. Красная линия возникает поперек горла женщины, и когда Калла опускает меч, мертвая участница игр падает на мокрую землю.

В переулке слышится гудение. Фонари на стенах мигают и гудят, привлекая светом стаи мелких летучих насекомых. Калла толкает труп ботинком, переворачивает руку. На экране вспыхивают две шестерки – еще один номер, который позднее вечером пополнит список потерь первого дня.

Одна из лампочек в переулке перегорает. Посмотрев на лужи, Калла замечает в воде свое искаженное отражение, подцвеченное алым от крови, сочащейся из ран убитой Шестьдесят Шестой. На мгновение у Каллы возникает мысль, что это еще одна соперница стоит у нее за спиной. Она вздрагивает и круто оборачивается.

Никого. Только камера на стене. Только Калла – длинные спутанные волосы обвились вокруг шеи, лицо и одежда забрызганы кровью. Панораму переулка вокруг нее искажает отраженный лужами мерцающий свет.

Она не похожа сама на себя. Вообще-то на себя она никогда и не походила.

Калла Толэйми, принцесса Эра. На троне она ни на что бы не годилась, зато с мечом в руке способна на все.

Глава 5

После полуночи, когда улицами городов-близнецов окончательно завладевает мрак, видимый фасад Сань-Эра сияет огнями квартир. Стена к северу от Саня высока, но не настолько, чтобы полностью загораживать здания на окраине города, каждое окно которых излучает свет и гудит подвешенным под ним кондиционером, вдобавок к шуму работающих плит и телевизоров, мерцающих в глубине комнат.

Панорама города выглядит беспорядочно, однако в столице нет ни единого здания, превышающего высотой четырнадцать этажей. Этажом больше – и разветвленные строения могут накрениться под собственной тяжестью и рухнуть.

Квартира Каллы – одна из немногих, в которых сравнительно тихо. В нее, уже придавленную и почти задушенную грузом верхних этажей, ведет последняя дверь в конце длинного, накуренного коридора, где на каждом шагу игорные заведения. Непрестанный стук костяшек для мацзяна, порождающий не такое эхо, как другие шумы, прокрадывается под дверь Каллы в самые неожиданные моменты. Порой, прикорнув на диване, она просыпается рывком, уверенная, что кто-то, стуча каблуками по гладким полам дворца, идет звать ее на тренировку.

Ее телевизор работает без звука. Сидя в спальне, Калла затягивается сигаретой и смотрит, как дым струйкой поднимается к крашеному, подернутому плесенью потолку и вьется под ним. В окно вливается свет, калейдоскоп неоновых отблесков, исходящих от разных источников снаружи: красного с золотом – от борделя на третьем этаже соседнего здания, темно-синего – от киберкафе на шестом этаже, разноцветными огнями вспыхивают вывески ресторанов, которых полно по соседству. Как ни странно, ночью Сань-Эр ярче, чем днем. Днем здесь, на улицах, отгораживающихся от солнечного света, царит унылый сумрак. Ничего, кроме блекло-серой мглы, которая сама по себе ничего не освещает.

Калла приподнимается на локте. А теперь на ее спальню обрушивается смех, доносящийся снаружи через закрытое окно. Что-то побуждает Каллу вглядеться сквозь стекло как раз в ту минуту, когда мимо плетется стайка подростков, подвыпивших и веселых: они болтают между собой, не удосуживаясь понизить голос.

Калла снова устраивается в постели, разгладив складку на простыне. Она и забыла, каково это – смеяться в компании, даже просто разговаривать с кем-нибудь, кроме Чами и Илас. Последние пять лет она проводила время в одиночестве, пока оно не становилось невыносимым, жила, не поднимая головы и не снимая маски. От своих бывших фрейлин она принимает лишь самое необходимое, чтобы выжить, но не рискует ни искать работу, ни как-то иначе участвовать в жизни