– Это что еще такое? – Старик с ветошью в одной руке и трубкой в другой оглядывается через плечо, изучает того, кто выбил ему заднюю дверь. – Меня что, грабят?

– Нет, тебя монополизируют, – задыхаясь, отзывается Калла, сверкает улыбкой и спешит к нему. Отнимает у хозяина лавки ветошь и вместо нее кладет ему на ладонь крупную купюру. – Вот, возьми. Я прошу только закрыть лавку на пять минут.

Все, что связано с оружием, в Сань-Эре жестко регулируется. Это означает, что в городах-близнецах его можно приобрести лишь в трех лавках, предназначенных исключительно для гвардии и дворцовой стражи – в любой день, кроме первых двадцати четырех часов после Дацюня, когда эти лавки обслуживают восемьдесят восемь участников игр, если те предъявят браслеты, чтобы сделать единственную покупку. Если первая бойня вспыхивает во время Дацюня, то местом следующей становятся эти три оружейные лавки. Опять же, общеизвестно, что эти лавки зачастую объединяются с Сообществами Полумесяца, в периоды снижения выручки сбывая товар на черном рынке. И если игроки на полпути к финалу игр теряют свое единственное оружие, а потом у них откуда-то появляется другое, ведущие выпусков новостей воздерживаются от комментариев по поводу этих замен, соблюдая введенный дворцом этикет.

Старик подносит законное платежное средство Каллы к свету, хмыкает и задвигает прочную защитную решетку перед входом в лавку. Вскоре с переднего входа начнут рваться внутрь другие игроки, стекаясь к лавке по многочисленным переулкам и коридорам.

– Скорее, скорее, – подгоняет Калла, хлопая ладонью по столу.

Лавочник щурит блекло-серые глаза, поправляет кепку на голове.

– Какой у тебя номер?

– Пятьдесят семь.

– Браслет?

Калла демонстрирует ему запястье. Лавочник хмурится:

– Хм-м…

– Ну что «хм-м»? – передразнивает она на октаву выше. – Давай уже!

Наконец лавочник идет к шкафам, расставленным вокруг стола. По-прежнему неспешно он выкладывает одну за другой особые редкости. Простой кинжал или обычный меч не годятся для игр. Это зрелище требует изысков, оружия, от которого противник так просто не отобьется, если застигнуть его врасплох.

– Весь мой товар – гарантия быстроты нанесения глубоких ран, – объясняет лавочник. – Что тебя привлекает? Яньюэ дао? – Он подает изогнутое полумесяцем лезвие на деревянном древке с закрепленной на конце струящейся алой лентой. – У нас есть точная копия мифических… – он кряхтит, снимая с подставки тяжелые парные меч и саблю, – итяньцзянь и тулундао. Это если умеешь работать обоими сразу, потому что разлучать их я не стану. Или даже…

Сотрясая стол, рядом с клинками ложится гигантский боевой молот с рукояткой, отделанной золотом. Слишком шикарный. Слишком аляповатый.

Калла бросает взгляд на цифровые часы на полке.

– Как насчет узкого меча?

– Узкого? – лавочник хмурится чуть ли не оскорбленно. – Хочешь что-нибудь поýже?

– Дай мне самый узкий и острый клинок, какой у тебя найдется.

Он бормочет что-то себе под нос, осторожно наклоняется, сутулясь, чтобы заглянуть в очередной ящик. Еще несколько секунд, и он достает еще один меч, на этот раз такой узкий, что он кажется почти круглым прутом. Хозяин лавки поворачивает его, и когда металл бликует на свету, Калла убеждается, что клинок все-таки плоский, шириной не более дюйма, суживающийся к концу, обоюдоострый и пригодный для режущих ударов.

То, что надо. Калла протягивает руку, чтобы без лишних вопросов принять клинок.

– Уверена? Не очень-то он…

Защитная решетка содрогается. Сердце не успевает сделать удар, как Калла, стрельнув в сторону двери взглядом, выхватывает у лавочника меч, будто ее рука действует сама по себе. Решетка поднимается, в лавку вваливается неизвестный. Прежде чем он делает три шага от порога, Калла в выпаде глубоко вонзает клинок ему в живот. Потом поворачивает. И тянет в сторону, пока не вытаскивает из раны.

Игрок падает. Сначала о застеленный линолеумом пол ударяется с неприятным стуком его браслет, затем тело.

А Калла спотыкается, теряя равновесие.

Ради блага королевства. Ради блага королевства.

Она быстро спохватывается и упирается ладонью в стену, чтобы не угодить в лужу крови. Игрок таращится на нее тусклыми бледно-желтыми глазами. Если бы ему хватило проворства сбежать, тело просто оказалось бы брошенным. И превратилось бы в пустой, бескровный сосуд, рассеченный посередине, готовый к повторному использованию, когда его займет кто-нибудь другой, как только рана медленно затянется сама собой. Пустые сосуды умеют восстанавливаться, как растения умеют вновь давать побеги. Но если ци внутри тела умирает первой, тело следует ее примеру, быстро приобретает запах тлена, кожа обвисает на костях.

Лавочник вздыхает:

– Не первый год схватки вспыхивают здесь, в лавке, но лучше бы ты все-таки набрызгала поменьше.

Калла переводит взгляд на свой меч. Кровь стекла с него, оставив на лезвии еле заметное багровое пятно. Калла с трудом сглатывает вставший в горле ком и дышит глубоко и ровно, избавляясь от тяжести в груди. Лавочник ждет ответа, сохраняя на лице самое бесхитростное выражение, а она неотрывно глядит на него, стараясь таким способом убедить себя, что все по-честному, что ее поступок был единственно правильным и возможным.

– Так что лучше поторопись, – выпроваживает ее лавочник. – Давай через задний вход.

Калла никогда и не утверждала, будто она хорошая. И никогда не желала быть хорошей. Но в каждом уголке городов-близнецов она ищет именно это – знак, что Талинь способен хоть на что-нибудь хорошее. Каждый день, просыпаясь, она умоляет о том, чтобы все совершенное ею значило хоть что-нибудь, чтобы услышать от королевства – да, она права, если верит, что это благородно и достойно – проливать кровь, пока от нее ничего не останется, пока не исчезнет все до последней частицы, пока она не перестанет ощущать укол сомнений всякий раз, вонзая клинок и вытаскивая его из раны. После того как все кончится, придет покой. Должен прийти.

Калла сжимает пальцы на рукояти меча, хватает ножны и вылетает через заднюю дверь лавки. Каждая секунда на открытом пространстве – это секунда у всех на виду, грозящая разоблачением. Особенно теперь, когда вся толпа игроков совсем рядом…

В конце переулка она останавливается и старательно прислушивается. Потрескивает провод под напряжением. Гудит огромный вытяжной вентилятор какого-то завода. Кто-то рядом наблюдает. Рукава красного плаща Каллы обрезаны выше запястий; скрывать браслет она не удосуживается. Если она вступила в борьбу, то будет сражаться как полагается игроку.

Шорох наконец слышится вновь – сверху. Калла отшатывается и морщится, расплескав ботинками грязную лужу, однако уклониться от чужого меча еле успевает. Противница делает резкий разворот, на лице у нее застывший оскал, волосы собраны в два одинаковых пучка на макушке. Голубовато-белое сияние скользит по ее мечу,