бытовых легенд там хорошие. Поэтому земля, откуда вышли его предки, ведун смело назвал как посчитал нужным. Слепив из двух слов.

Прежде всего «русъ[2]», которым тут обозначали красный, рыжий и коричневый цвет, а также ржавчину. Ну и «лęдо[3]» — им обозначали землю в широком смысле слова. Так что на выходе у Беромира получился термин Русълęдо. Для его уха, привыкшего к говорам XX-XXI века, он звучало почти по-немецки. Только смысл был совсем иной. В прямом значении «Красная земля», в переносном — «железная» из-за определенной синонимии со словом, обозначающим железную руду или цвета ее оттенков[4].

Исторический бред?

Ну и черт с ним!

Главное, что здесь и сейчас Беромир придумал красивую легенду для местных. Вон — даже на Дарью подействовало. Задумалась. В условиях острейшего дефицита железа сказание о том, что предки вышли из «железной страны» и мы можно ее возродить — выглядели вдохновляюще. Она ведь теперь состояло в его клане, который как раз и вышел из этой сказочной страны. Что позволяло, заодно, пропихнуть и легенду о письменности.

Дескать, писали.

И только это и позволило им достичь высокого развития. Жаль только сарматы во время завоевания все, что смогли, порушили и пожгли. Они ведь дикие совсем, и в письменах не нуждались.

— А мы можем возродить! — резюмировал Беромир.

Она чуть подумала и кивнула:

— Будь по-твоему. Буду учить письмо и записывать все, что ведаю.

— И учениц возьми.

— Пробуждение ведьмы Мары занимает три лета. Мало кто на это пойдет. Да и не любят нас. Боятся.

— Добрыня! — крикнул Беромир. — Поди сюда.

— Что-то стряслось? — поинтересовался он настороженно и косясь на Дарью.

— У тебя ведь две дочки. Так?

— Истинно так.

— Не отдашь их в ученицы Дарье?

— Ох… — выдохнул он, явно растерявшись и в чем-то испугавшись.

— Сам видишь какую пользу сестра приносит. Вон сколько людей выходила. Но ей без учениц нельзя. Совсем умаялась. Вишь — раненых множество. И то ли еще будет.

— Да я даже не знаю. Боязно. Все же сама Мара!

— А ты не робей. Просто представь — обе дочки станут ведьмами. Представляешь, как твоя семья укрепится?

— Сам ведь знаешь, что за ними охота. А кто их защитит?

— Пока они ее ученицы да послушницы — они под моей защитой. После же замуж выдадим ладно.

— Соглашайся, — улыбнулась Дарья, но как-то излишне мрачно, из-за чего Добрыня аж вздрогнул и отступил на шаг.

— Соглашусь, — чуть помедлив, ответил он, — если ты, Беромир, возьмешь моего сына в ученики и послушники. Ему до пробуждения еще пару лет. А тут он чужой. Добро не пристроить.

— Хорошо, — произнес ведун и протянул руку. — Так и поступим…

[1] Витязь от праславянского *vitę,ʒь, которое имело или форму заимствования, или общий предок заимствования с германским *wīkinga- (это слово сильно древнее эпохи викингов). Употреблялось, вероятно, в значении «воин» / «конный воин» с косвенным значением, связанным с добычей, выгодой и тем, кто ее получает, вероятно, принося трофеи. В последствие в ряде славянских и балтийских языков означал конного или наследного воина, как правило, конного, служилое воинское сословие и даже дворянство.

[2] В праславянском слове *rusъ последняя гласная «ъ» (сверхкраткая о) читается как призвук [о].

[3] Праславянское слово *lędо восходит к праиндоевропейскому *lendʰo- в значении «земля, поле, степь». Имея варианты с тем же значением в прагерманском (*landja-) и пракельтском (*landā). В слове *lędо звук «ę» читается как [э] с призвуком [н].

[4] Праславянское слово *rusъ восходит к более древней праславянской форме *rudsъ, восходящей, в свою очередь, через *roudsos к праиндоевропейскому *h₁rowdʰsos в значении «красный» и его вариантов. Форма *rudsъ распалась среди прочего на *rusъ и *rudъ. Первым (rusъ) обозначали цвета из старого спектра, но с приоритетом светлых оттенков, вторым — железную руду и более темные оттенки красного, коричневого и так далее. Позже значения разошлись сильнее. Однако знаменитый танк из фильма «Четыре танкиста и собака» все еще рудый, то есть, красный. Да и на латинском языке до сих пор russus означает «красный», а латышском (балтийские языки самые близкие к славянским) rûsa — это «ржавый».

Часть 1

Глава 7

168, кветень (апрель), 5

Злата лежала рядом с Беромиром, нежно прижимаясь к нему.

Ей не спалось.

За минувшие два года все вокруг решительно переменилось, а время понеслось вскачь, словно обезумевший конь.

Бояре, дружины, битвы с роксоланами… Это все выглядело чем-то невероятным. О таком никто и подумать раньше не мог. Отец, правда, умер, а мать пропала без вести. Но Злата не роптала. Лишь сильнее сближаясь с мужем.

Беромир не был особенно ласков с супругой по меркам XXI века. Да и не смог бы, даже если захотел — в эти годы от мужчины требовали мужского поведения, а от женщины женского. Без всяких телячьих нежностей. Иначе популяции было не выжить. Да, случались аномалии, как и всегда, но в целом строгое разделение труда и ролей доминировало, обеспечивая успех.

С позиции прошлой жизни Ивана Алексеевича он был к своей супруги просто внимателен, не позволяя себе рукоприкладство. Но даже этого хватало, чтобы ярко выделиться на фоне местных мужчин.

Да и в плане сексуальных отношений оказался весьма опытным. Хотя не должен — жена ведь получалась его первой женщиной. Сам он этого приметить не мог, а вот Злата — вполне. Сказывались многие разговоры, которые девицы вели промеж себя, заодно слушая наставления старших. Ну и после свадьбы немало лясы точить удавалось, обсуждая всякие подробности с теми вдовушками.

Впрочем, Злата не придавала этому никакого значения. Для нее Беромир был тем, кто говорит с богами. По-настоящему. Считая все остальное производным. Она в него верила почти как в пророка. И от одной мысли, что носит его ребенка, молодую женщину переполняли удивительно сильные и яркие чувства.

Сам ведун, впрочем, об этом не знал.

В здешние времена болтать лишнее было не принято. Поэтому в его глазах Злата выглядела просто покладистой супругой, которая выглядела сексуально и не лезла оспаривать верховенство в семье. За что Беромир ей был особенно признателен, ибо война в семье — это последнее дело. Если она разгорится, то об успехе мужа в иных делах можно забыть. Все пойдет прахом.

Бывает, правда, и другая крайность и блеклость. Но Злата не относилась