— Ну, если вы так любите точность, то двадцати трех тридцати.

— Когда вы уходили, Бекбулатов дома оставался?

— Да. А потом уехал. Я из своего двора слышал, как он машину завел.

— Куда поехал не знаете?

— Нет, за весь вечер он ни словом не обмолвился, что собирается уезжать.

— Ладно, спасибо.

День был воскресный и Валиеву Женя также застал дома. Его не пустили даже во двор. Разговор с Гулей оказался еще короче. Маленькая, похожая на подростка женщина в спортивном костюме и галошах была немногословна.

— Бекбулатова?.. Знаю… Да, ездила с ним, встречала мужа, он из Америки прилетел… Рейс пятьсот сорок четвертый, верно… Перелет семнадцать часов занял. До сих пор отойти не может с дороги… Мужа позвать?.. Нет?.. Как хотите!.. Да, с Рамилем уехали в двадцать три тридцать, а вернулись в час… Всего доброго!..

Женщина повернулась и юркнула за калитку рядом с большими зелеными воротами.

Женя вернулся в магазин в тот момент, когда Хвостов допрашивал самого молодого работника магазина кассира Свету. Рыжеволосая девица с лицом "сердечком", острым носиком, сочными яркими губами и круглыми глазами, похожими в обрамлении длинных густо накрашенных ресниц на два солнышка, сидела напротив Хвостова, закинув ногу на ногу, и бойко отвечала на вопросы. На ней было белое шерстяное платье, облегающее ее стройную фигурку как чулок.

Хвостов удивленно оглядел помощника и проворчал:

— Нашел время по парикмахерским ходить. Здесь дел невпроворот, а ты красоту наводишь. Переодеться успел…

— Жарко же, Борис Егорович, — оправдываясь, сказал Селиванов. — А стригся я для пользы дела.

— Ладно, проходи, садись, — брюзжал начальник. — Вот знакомься, Чекмаева Светлана Сергеевна — типичный представитель молодого поколения. Штукатурка сыплется с лица; в голове шмотки, мальчики и деньги; кумир — Земфира; мечта — стать топ-моделью. Угадал, Светик?

Девица, с интересом и вниманием следившая вначале за диалогом Хвостова и Селиванова, а затем за речью майора, издала звук, напоминавший ржание, и в знак согласия кивнула. Очевидно, Хвостов нашел с девушкой общий язык, у них установились полудружеские, полушутливые отношения и ей очень нравилось все то, что сейчас с ней происходило.

— Можно я закурю, Борис Егорович? — тоном избалованного ребенка попросила Чекмаева. Она решила, что с Хвостовым можно и покапризничать.

— Кури, Света, — милостиво разрешил Хвостов. — Родители-то знают?

— О чем?.. О том, что курю? — девица деловито достала из крошечной сумочки помятую сигарету и зажигалку. — Не-а… Ловили в детстве пару раз, а сейчас думают, что бросила.

Майор придвинул к собеседнице пепельницу.

— Отчего же сигареты не в пачке?

У Светы были такие длинные ногти, что просто не верилось, что она может что-то делать руками. Однако она с завидной ловкостью крутанула пальцем колесико зажигалки и, поднеся огонек к кончику сигареты, жадно затянулась.

— Да я утром три сигаретки купила, две с подружкой из соседнего магазина скурили, одну сейчас. Еще две куплю, мне до вечера хватит.

— Школу давно закончила?

— В прошлом году.

— Как в "Бриллиант" попала?

— Да я здесь только месяц работаю. В институт не поступила. Надо же как-то год прокантоваться. Окончила курсы бухгалтеров, потом три месяца без дела болталась. Ну, меня на работу Кадамов и взял. Он знакомый моей матери. — Света вновь глубоко затянулась и стряхнула пепел.

— Ну, кто же так курит-то? — с притворным возмущением воскликнул Хвостов.

Глаза-солнышки несколько раз хлопнули.

— Нэ-э поняла!.. Как?..

— Да как мужик, который курит самокрутку. — Хвостов сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. — Курить нужно легко, красиво. Руку держать на отлете. Стряхивая пепел, изящно постукивать подушечкой указательного пальца по сигарете. Ты должна быть элегантна, эротична, если хочешь. В этот момент все мужчины должны любоваться тобой. А ты смолишь, смотреть противно.

У Светы отвалилась челюсть. Не зная, как реагировать на замечание майора, она на всякий случай хохотнула:

— Га-га… Скажете тоже — эротична. Что я вам, звезда какая, что ли?

— Очень надеюсь, ею станешь, а к тому времени бросишь курить, — прохрустел майор. — А признайся, Светик, на свадьбе у Нечаева весело было?

— Да чего уж там веселого-то? — Чекмаева еще раз затянулась, на сей раз не так жадно. — Взрослые дядьки и тетки напились и начали танцевать. Прыгают, как козлы, еще свет вырубили. Смешно.

— А ты не танцевала?

— Ха-ха!.. Ну, попрыгала тоже немножко! Не весь же вечер на стуле ерзать.

— А так что же, весь вечер сиднем и просидела? Не выходила никуда?

— Да нет, — как-то лениво отозвалась Света. — Выходила пару раз покурить.

— Ну, не одна же, наверное?

Света хитро сощурила один глаз.

— А с вами, Борис Егорович, нужно держать ушки на макушке. Подловить на чем-то хотите, да? Не выйдет! Я весь вечер на свадьбе не разлучалась с Игорем. Он наш продавец.

Хвостов откинулся на спинке стула и осклабился.

— Умная девочка! Ты что же с Игорьком этим встречаешься?

— Да как вам сказать… Увивается он вокруг меня. Но он какой-то слащавый, прилипчивый… — Света замялась, потом, очевидно решив, что не стоит дальше распространяться на эту тему, смешно покривила рот: — В общем, он не в моем вкусе…

— По-видимому, вкус у тебя изысканный. В котором часу вы ушли от Нечаевых?

— Вместе со всеми. Около половины второго, наверное. Игорь проводил меня до дома.

— На свадьбе ничего интересного, странного — короче, из ряда вон выходящего не произошло?

Света наморщила лоб и закатила глаза к потолку. Через пару секунд ее зрачки приняли обычное положение.

— Не припомню… Разве что Саша — это еще один наш продавец — напился… — Продолжать Света не стала. По лицу майора она поняла, что это было не то происшествие, которое могло его заинтересовать.

— А как ты думаешь, Света, — Хвостов перешел на такой тон, каким одна подружка поверяет свои секреты другой. — Кто убил охранника и ограбил магазин? У тебя есть на этот счет свое мнение?

Девушка сразу стала серьезной. Она потушила сигарету и изобразила на лице недоумение.

— Ума не приложу, Борис Егорович. Все, и я в том числе, считаем, что сделал это кто-то свой. А вот кто…

Хвостов не так давно бросил курить и вид пепельницы, очевидно, вызывал в нем тоску по тем дням, когда он мог позволить себе пару крепких затяжек. Но начавшиеся вдруг проблемы с давлением и сердцем, к несчастью, а может быть и к счастью, заставили майора отказаться от дурной привычки. Хвостов убрал пепельницу в стол, затем черкнул несколько слов на листке бумаги.