Преданный Вам навсегда Ваш дядюшка,

ф. Бисмарк».

Берлин. 4 октября 1864 г.

Приехав из Райнфельда, где Бисмарк провел 14 дней в своем доме у постели Иоганны (по счастью, при его появлении выздоровевшей от астмы), он тотчас посетил короля. Он нашел Вильгельма в Белом зале королевского дворца, где знакомая ему по балу брюнетка с высокой грудью играла королю на арфе. После короткого доклада о делах он вручил королю еще одну бумагу.

— Что это? — спросил Вильгельм.

— Ваше величество, это заключение моего врача. Мне предписано срочно ехать на море.

Вильгельм с явным неудовольствием взял бумагу и прочел вслух:

— «Рекомендуется море в Биаррице, как единственное средство для поддержания здоровья». Мой друг, вы совсем не выглядите больным.

— Ваше величество, — отвечал Бисмарк. — Вспомните, какой мы прожили год! Мы распускали парламент, усмирили оппозицию, штурмовали дюппелевские укрепления и победили Данию, отняли у нее Шлезвиг, Голштинию и Лауэнбург и помогли вашему племяннику Александру подавить поляков. Разве я не заслужил отдых?

— Но за это я пожаловал вам орден Черного орла!

— Ваша щедрость безгранична, ваше величество. Пожалуйста, прибавьте к ней мой отпуск в Биаррице.

— Ах, вот что! — сказал король. — Да, я что-то слышал про ваши тамошние амуры. Она тоже там будет?

Бисмарк промолчал, а король повернулся к пышногрудой арфистке:

— То война, то Биарриц! Трудно быть королем под управлением такого канцлера…

Арфистка скромно улыбнулась и потупила карие глазки.

— Но как же я останусь здесь в одиночестве? — спросил король.

— Ваше величество, — ответил Бисмарк. — Я уверен, что здесь вы не нуждаетесь в моей помощи.

Биарриц. 7-25 октября 1864 г.

«Дорогая Иоганна,

мне кажется, это сон, что я опять здесь. Но я действительно тут, о Боже, передо мной море, а надо мной Катенька одолевает Бетховена. Мы снова плаваем дважды в день, снова лазаем с ней по утесам и снова владеем всеми своими любимыми местами — „Утес Чаек“, грот, маяк, „гнездышко Кэтти“. Мы бродим по побережью, сидим на скалах — над самым морем — читаем, пишем… Погода, какой мы не знали все лето! Когда я вспоминаю, как усердно мы топили печи в Бадене и даже в Париже, и как здесь солнце отучило меня от пальто и суконных брюк, как вчера мы до десяти часов лежали на пляже в лунном свете, а сегодня завтракали под открытым небом, то должен сказать, что здешний климат — это поразительный дар Божий южанам. Я абсолютно ничего не делаю: или сплю, или гуляю, или ем… Мы живем совершенно отдельно от других… Вода еще теплая, 14 градусов, для меня это так хорошо… Катенька веселится, как девочка… Мы здесь как-то завтракали в горах, в трех милях к востоку от Биаррица, погода была великолепная, совсем летняя, и мы сидели на краю шумящего потока, со всех сторон нас обступали высокие скалы…

Для полного удовольствия мне недостает только весточки от тебя.

Все же я, пожалуй, куплю не Луббен, имение в Померании, a Ishoux здесь или что-нибудь в пригороде местного Дакса…»

Да, то, что до поездки в Вайнхайм им обоим казалось лишь несбыточной и дерзкой мечтой, — стало теперь реальным ежедневным раем! Пока Николай Орлов корпел в гостинице над очередным трактатом, они были предоставлены сами себе и своей страсти. В закрытой от людских глаз морской лагуне Кэтти, расслабленная истомой, лежала на теплом песке, а Бисмарк, устроившись рядом, цветком ромашки медленно вел по ее плечу.

— А что для вас важнее: любовь или политика? — спросила она.

Но обессиленный Бисмарк промолчал, и она повернулась к нему:

— А?

— Политика это не из области чувств… — произнес он нехотя.

— А откуда?

— Well… Политика это когда ты слышишь поступь Бога, идущего через всю мировую историю. И тогда ты прыгаешь за ним и пытаешься поймать кончик его пальто… Скажи мне честно, это Бог тебя мне послал или Горчаков?

Кэтти взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала.

— И все-таки? — настаивал он.

— Молчи! — сказала она между поцелуями. — Теперь это не имеет значения…

Бисмарк закрыл глаза. Теперь это уже действительно не имело значения.

— Знаешь, я очень за тебя боюсь… — вдруг шепотом сказала она.

Он открыл глаза:

— Почему?

— Ты слишком смелый.

Он усмехнулся:

— Таких не бывает — «слишком».

— Бывает… Но помни: у меня большие крылья. Как у аиста. И они всегда над тобой. Даже если меня не будет…

Он взял ее тонкую руку:

— Ты будешь всегда, — и поцеловал каждый ее палец.

Князь Орлов, Бисмарк в широкой соломенной шляпе и некто Гамбургер, горбун, которого в письме Иоганне Бисмарк отрекомендовал интеллигентным good fellow, завтракали втроем на открытой веранде гостиничного ресторана. Гардер, хозяин гостиницы, сам подавал им все новые и новые блюда и вина.

— Все вкусно! Вкусно! It’s so gooood! — хвалил его Бисмарк.

Он был возбужден и сам добавлял вино в стаканы Орлова и Гамбургера. Но Гамбургер предупредительным жестом накрыл свой стакан.

— Напрасно! — сказал ему Бисмарк. — Мужчина должен выпивать в день три бутылки вина. Посмотрите на англичан. Пока пили вино и виски, они владели миром! А как только пришла эта новая мода на диеты и чистую воду, вся их империя распалась!

Кэтти, одетая по-пляжному, влетела на веранду и прямиком — к их столику. Что-то явно изменилось в ней — теперь она вся светилась так, как светятся только женщины, познавшие счастье.

— Дядюшка Бисмарк, Monsieur le Grand! Чмок, чмок! Я на прогулку сейчас не пойду, а после купания отправляюсь в Байон, в город! Адье!

— Катарина, — сказал Орлов, — позволь тебе представить: господин Гамбургер, чиновник нашего Министерства иностранных дел и пресс-атташе при канцлере Горчакове.

Гамбургер встал и церемонно поклонился, а Кэтти прыснула от смеха:

— Боже мой, два шпиона в одном флаконе! Дядюшка, как вы их не боитесь? Адье!

И тут же — юная, радостная и соблазнительная — убежала на пляж, к морю.

Они — все трое — смотрели ей вслед.

А Кэтти… С разбегу она вбежала в воду, и тысячи солнечных брызг взлетели вокруг ее прелестного юного тела.

— Поздравляю, князь! — сказал Орлову Гамбургер. — Так светятся женщины, которым повезло с мужчиной. Очень повезло…