– А вы откуда пришли?

– Снизу…

И после этих слов шахтер продолжает:

– Я не знаю, как отсюда выбраться, но мне известна пара ходов, ведущих обратно туда, откуда я пришел. У одного я стащу ветчины, у другого – банку с супом и лук. Я тку сети, организую программы посещений, придумываю календари, жду, пока кто-нибудь уйдет, а потом обуваю его домашние тапочки и пью его виски. Ничто так не обостряет слух, как пребывание под землей. Меня зовут Ламбер. Поистине, говорю вам, днем здания похожи на пустые замки, ведь даже домовладельцы живут теперь словно жильцы. Сегодня – здесь, завтра – там. Дело в том, что привычки воспламеняют вещи. Они так раскаляются, что нельзя дотронуться. Кто стал бы постоянно жить в печке? Чтобы можно было ими пользоваться, нужно подождать, пока они охладятся, а столь долго преследуемая тень вернется восвояси. Я часто приходил сюда отдохнуть, когда квартира еще не была занята. Ложился на ваш диван и размышлял в полумраке. Сквозь закрытые окна просачивался свет. Мебель тихо потрескивала, будто горящие уголья…

На чердаке потух свет. Мы собрали свои шахтерские инструменты и спустились на – 2 уровень. Вот уже больше часа мы с удвоенной силой стучим в металлическую дверь 12-й ниши, целый час слышу я возню в 11-й… Вот появляются лапы цапли, толкающие дверь на кремальере. Только что показался старый бедуин. В правой руке он держит флейту, а на носу у него очки с синими стеклами.

– Что вам от меня опять нужно? – спрашивает меня старик.

– Я просто не хочу больше гоняться за всем, что грызет: Ламбер исчез.

– Ламбер? – переспрашивает жилец.

– Да, Ламбер. Я прочел все реестры, и здесь скоро не останется ни одной живой крысы.

– Вам больше нечего мне сообщить? – интересуется старик.

– Нет.

– В таком случае следуйте за мной.

Он отодвигает дверь 12-й, влезает внутрь трубы и просит меня снова ее запереть, как только я тоже войду.

– Вставьте носок ноги в ручку, потом резко дерните, и дверь закроется…

Несколько минут мы движемся горизонтально, затем старик включает фонарик. Мы обнаруживаем, что проход заткнут металлическим диском, который по диаметру слегка меньше трубы. Поверхность этого округлого щита гладкая. Старик продвигается вперед на два-три локтя, снимает свой тюрбан и подносит лицо к диску, чтобы оно там отчетливо отразилось.

– Потерпите минутку.

Повернув голову набок, я замечаю его отражение с вытянутыми чертами. Проходит несколько секунд, – при этом слышится лишь наше дыхание, – а затем раздается щелчок, и диск отходит в сторону.

– Теперь вперед!

Проникая в расширяющуюся трубу, мы выпрямляемся. Здесь мы можем двигаться во весь рост. Достигнув конца прохода, взбираемся по шестидесяти двум ступеням. Старик поднимает люк, а затем становится лицом к отверстию, откуда я вылезаю, подтягиваясь на руках.

– Можно подумать, – говорит он со смехом, – будто вы вырываетесь из пасти времени!

Мы внутри сундука, набитого причудливыми предметами, привезенными из разных стран: африканскими масками, забавными игрушками, ручными колотушками, штамповочными машинками, кирпичными аэропланами, автомобилями, приспособленными под диваны, экзотическими торшерами, оперенными щитами, магическими бубенчиками, кусковым сахаром, мешочками табака, музыкальными инструментами… Внизу, за горой мебели, из застекленного окна брызжут лучи. Они достают нас рикошетом. Мы проходим зигзагом по этой световой дорожке и упираемся в воздушный образ сада, где в деревьях разгуливают на воле животные. Слева от нас я различаю озерцо, окаймленное папирусом, и нескольких голенастых. Однако нас окликает дрожащий голос:

– Пора вам подкрепиться!

Повернув головы к зеркалу, мы замечаем отражение подноса с едой. Старик уводит нас за руку.

– Путь долгий, – говорит он. – Поешьте, а потом выпейте. Вы должны отправиться этой дорогой.

Он наблюдает за мной, словно черты моего лица проступают вдалеке, затем убирает с подноса тарелки, которые я опорожнил.

– Вам нужно отдохнуть. Вы уже выдохлись. Взгляните на себя зеркало, делайте, как Ламбер. Он подталкивает вас, изводит. Раз вы сюда пришли, он вас поймает.

– Где он может находиться?

– Не знаю. Он непредсказуем, может все оставить в проекте и попытать счастья в другом месте. Долго он не появлялся?

– Не могу вам сказать… Давно. Дело в том, что он привязывается к людям…

– Вы заблуждаетесь, он терпеть их не может! Я знаю его реестр наизусть: сплошные шпики, доносы, паранойя. Наблюдения гибкого характера! Факты, факты и ничего, кроме фактов!

Пока старик говорит, я поворачиваю голову к саду, мои глаза словно бы всасывает бинокль, и я вижу, как под деревьями утоляет жажду зверь-гибрид: бык с головой льва и окровавленной шеей…

– Я пригласил Ламбера сюда, но он потешается над зеленью. Он чувствует себя непринужденно только в подвалах и за перегородками. Вы любите зелень?

– Очень.

– Больше, чем этот лабиринт?

– Да, никакого сравнения.

– Хотите работать на меня, а не Ламбера? Я предлагаю вам его комнату и ежедневное двухразовое питание.

– Но он же ушел!

– Какое вам дело? Оставим это пока. Мое предложение вам нравится?

– Да, если вы реальны.

– Неужели я должен вам говорить, что любой главный наблюдатель реален по отношению к потенциальным реестрам?

– Нет, совершенно верно. Что я выиграю, если соглашусь?

– Разумеется, ничего.

– Этот сад ведет наружу?

– Ведет, совершенно верно.

– Я хочу выйти сейчас же.

– Вы можете это сделать, – с ухмылкой отвечает старик. – Мне достаточно открыть это окно, и, пройдя сквозь сад, вы окажетесь на свободе! Но я должен вас предупредить: если выйдете сейчас, то больше не сможете вернуться, и это станет формой вашего исчезновения…

Подытожим. Под влиянием этих загадочных слов мы возвращаемся к люку, который позволяет нам вернуться в подвал с нишами, и послушно влезаем в трубу.

– Диск, – спрашиваю я. – Как я через него пройду?

– Не беспокойтесь, он пропускает того, кто хочет выйти. Чудо лишь в том, чтобы войти.

Вот так, не став редактором, мы обнаруживаем, что нас сделали наблюдателем с полной занятостью. Теперь я царь; у нас есть сеть, ведущая к собранию такого множества реальностей, что их хватило бы на жизни миллиарда людей. Меня ждет реестр – большой, еще чистый том, лежащий на аналое. Но, прежде чем приняться за свою личную версию событий, мне остается еще изучить, какие секреты скрывают реестры. На этот счет ко мне приходит идея: возможно, судьба наблюдаемых связана с гораздо более низким уровнем, нежели полагает Ламбер? И что, если весь этот тяжелый труд – лишь иллюзия? За всеми этими сокровищами я предчувствую ловушку. Неужели мне тоже придется исчезнуть в миг своего выбора?