досугу детей брать на себя, а не делегировать каким-то аниматорам и аттракционам. Давайте я опишу это отдельной татуировкой, и пусть она будет следующей. А здесь скажу только, что чем чаще мы детей балуем, тем реже они это ценят. Потому что ценится то, что в дефиците.

Сейчас расскажу еще одну историю, которая доказывает верность этой гипотезы.

В начале 2021 года моя супруга притащила идею устраивать детям раз в году День изобилия. Это такой день, когда их пускают в магазин и говорят: «Берите что хотите!»

Суть Дня изобилия — показать детям, что мир изобилен, что их хотелки могут воплотиться легко, не только через испытания, преодоления и сложности. Такой день учит их понимать свои желания, делать выбор.

В общем, мне идея понравилась, и мы подумали, что такого дня дети точно будут ждать и точно его запомнят навсегда. И мы решили этот день приурочить к окончанию школы и началу каникул, чтобы дети сразу затарились на все лето.

Я прислушался к себе: что бы я покупал в магазине, если бы мои родители устроили мне в свое время такой день? Да я бы вынес оттуда все, включая банки с тушенкой и докторскую колбасу, но я у родителей был один. А в моем случае нужно рассчитывать сразу на троих детей, окончивших 1, 2 и 3-й классы, поэтому я, опасаясь за свой кошелек, поставил условие, что брать можно только по одному продукту разного типа. Если печенье, то какую-нибудь одну пачку с витрины, но любую, какую захотят. Второе условие: они берут столько, сколько смогут унести сами.

И вот этот долгожданный день — 30 мая — приходит. Я, в предвкушении зияющей дыры в бюджете, но с гордостью от того, что могу себе такое позволить, завожу детей в магазин — и они не начинают сметать с полок все подряд, как бы делал я на их месте в их возрасте. Они берут только то, чего нет в их обычной жизни: чипсы, шоколад, какую-то сладкую воду, хлопья, чупа-чупс — и, очень счастливые, через десять минут выходят из магазина. День изобилия обошелся мне очень бюджетненько, в четыре тысячи рублей на всех.

Наши бабушки затаривали на зиму соленья и варенья, на стену вешали ковры, а в сервант ставили хрустальную посуду.

Наши родители трепетно относились к джинсам, румынским стенкам, дипломам о высшем образовании и воспринимают любую поездку за границу как то, чего никто не может себе позволить.

Мое поколение ценит, пожалуй, больше всего свободу выбора во всех ее смыслах (где учиться, как отдыхать, что читать, где покупать, какой образ жизни вести, с кем дружить и т. д.).

А мои дети порой испытывают страсть к чему-нибудь вредному и очень трепетны ко времени, которое с ними осознанно проводят их мамы и папы.

Все мы разные, но всех нас объединяет одна татуировка: каждый ценит больше всего то, что у него в дефиците.

12. Никто не может обижать маму

Мой сын Паата в 12 лет так нагрубил маме, что довел ее до слез. Бабушка и сестра пытались с ним поговорить, но в такие моменты вмешиваться нельзя. Даже объяснения отца ни к чему не приведут. Я ничего не сказал.

Прошла неделя, Паата уже забыл о случившемся. И я подошел к нему и пригласил прогуляться для «мужского разговора». Такого, о котором мама не должна была ничего знать.

Мы шли молча, а потом я обратился к сыну. «Хочу, чтобы ты мне дал совет. Однажды я влюбился в одну женщину.

И я пообещал ей, что если она выйдет за меня замуж, то я никогда не дам ее в обиду. Как ты считаешь, это правильно?»

«Конечно, правильно», — ответил он.

«А ты, когда влюбишься, дашь своей будущей жене такое же обещание?»

«Конечно, дам!» — ответил Паата.

И тогда я ему сказал:

«Теперь помоги мне, пожалуйста. Я не знаю, как быть со своим сыном, который обидел мою любимую женщину. Подскажи, что мне делать. Ведь я дал ей обещание».

Это и есть шоковая терапия. Он долго, долго молчит. Но то, что в этот момент кипит внутри него, — именно это и творит человека. «Накажи меня», — наконец говорит он.

«Зачем? Я не для этого тебя позвал. Нас двое, и мы должны защищать наших женщин. Поможешь мне в этом?»

«Помогу», — отвечает Паата. Я жму ему руку и говорю: «Пойдем домой. И давай об этом никто не узнает: ни мама, ни бабушка. Это будет наш мужской разговор».

Шалва Амонашвили

Итак, мы стали жить вместе с Таней и прекрасным мальчиком Сашей. Сейчас я смотрю на него, и мне даже не верится, что когда-то эта ситуация произошла и он был совсем другим в начале нашего совместного пути.

Тогда было тяжело.

Взрослым-то непросто создавать новые отношения вместе, а ребенку и подавно. В его жизни теперь другой мамин муж, другая квартира, другая комната, другое все. Только мама осталась та же, и, казалось бы, этот союз должен быть крепким, как цепь, объединяющая их прошлое и настоящее. Но я видел совсем другую историю.

Саша все время отрывался на маме. Все свои капризы вымещал на ней: мог просто обидеться на какую-то мелочь, встать посреди улицы и отказываться куда-то идти, лечь на пол рядом с кроватью и громко хныкать, не желая ложиться спать, а однажды в торговом центре, куда они пришли за новой одеждой для него, он вообще устроил истерику — выбежал из магазина, начал кричать: «Ты не моя мама! Чужая тетя!» — естественно, привлекая внимание сотен людей вокруг. Я не буду писать всех подробностей того, что происходило, но тогда Таня приехала из этого магазина совсем опустошенная и глубоко раненная таким отношением. И дело не в том, что тогда они ничего не купили, а в том, что она вкладывала в ребенка всю душу и сердце, с самых ранних лет проводя времени с ним больше, чем с кем-либо другим, и очень стараясь быть хорошей мамой.

Я же поначалу не вмешивался. Я понимал: он должен привыкнуть, что в его жизни появился другой человек. Да и вообще, не хотел превращаться в какого-то отчима из ленты новостей, который измывается над ребенком от первого брака своей супруги. Мне казалось, нужно было наладить контакт, подружиться, понравиться ему, а только потом начать заниматься его воспитанием. Но однажды я не выдержал.

Во время