конкретно те, кто всё-таки дошёл до текущей страницы данного повествования, прекрасно понимаем, что не должно быть ни злобных, ни хороших полицейских. Так же не должно быть ни плохих ни хороших чиновников, ни злых ни добрых врачей и учителей. Каждый, вне зависимости от ремесла, должен держаться статуса хорошего профессионала. Профессионализм – это костный конгломерат необходимых качеств, смысл коих не нужно разжевывать. Трезвость, точность, проницательность – мерность этих и других эпитетов (опрятность и тактичность, например) целиком поглощается одним термином, сиюминутное озвучивание которого попахивает тавтологией.

Быть может, когда-то страсть к самосовершенствованию раздвинет горизонты разума и у нас в стране. Я даже представляю, как лет через триста, а то и через пятьсот, страна преобразуется. Полицейские, если к тому просвещённому времени в них останется нужда, будут поражать воображение инопланетной выправкой и звёздной приветливостью. Медики, чьи кабинеты оборудованием станут напоминать сверкающие огнями орбитальные модули, примутся настолько самозабвенно вслушиваться в дыхание пациентов, будто захотят различить в них хрипотцу далёких галактик. Учителя же, используя вселенские достижения, создадут учебники, без особого труда дающие возможность освоить знания космического масштаба. Короче, высокий профессионализм в те светлые времена станет нормой, и даже заурядный сыщик, пристально взглянув в глаза напротив, тут же раскроет все совершённые их хозяином преступления. Это в идеале.

Но нынче о подобных вещах приходится лишь мечтать. Полисмены порой напоминают охламонов как несуразностью спецодежды, так и скудостью мышления. Представители не престижного у нас врачевания – не редкость – до сих пор лечат, что называется, на глазок. Учителям не до престижа, этим иногда попросту не на что жить. Отсюда редкость мыслительных взлётов в почти всех этих отраслях. И только окружённый аурой романтизма следователь, дабы выслужиться, иногда проявляет недюжинные литературные, а то и артистические способности.

– Не волнуйтесь, – доброжелательно успокаивала меня оперативница Тимохина, подвигая к себе клавиатуру, – ничего страшного не произошло. Успокойтесь и рассказывайте все по порядку.

Она, судя по слабым гримасам сильно вытянутого лица, должна была и собиралась произвести дознание по горячим следам, и, придерживаясь заранее утверждённого плана, выбрала тактику доброго полицейского. Враг – а для меня в этот момент представители закона являлись именно врагами – любит маскироваться под друга, потому что в таком образе легче войти в унисон с доверием. Я, всё ещё плохо соображающая, поддалась на эту уловку. Поддалась, но не настолько, чтобы выложить всю подноготную своих, никак не связанных с наркооборотом делишек.

Почему «делишек»? Да потому, что настоящие дела творились как раз за окнами заведения, называющегося отделом по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. В многоэтажном недостроенном здании, что высилось в нескольких десятках метрах от кабинета, где меня собирались допросить, постоянно тёрлись наркоманы, токсикоманы и просто алкаши. Его темные подвалы напоминали ночные автотрассы, где для дурманящего зелья всегда был зелёный свет. Тимохина как-то сунулась туда одна, но получила сотрясение мозга, что в итоге оборвало её карьерный рост на этапе лейтенантского звания. Да и само здание являло пример большого дела: местный делец недавно скупил его у государства за копейки и, подлатав, уже вовсю организовывал обратную продажу, но теперь за бешеные деньги. Не в одиночку же он это делал.

Так что мои «выдающиеся» подвиги выглядели весьма странно на фоне «скромных» событий за окном. Вот при подобных обстоятельствах и возникает необходимость в тех самых литературно-артистических способностях, с помощью которых делишки превращаются в дела, а дела – в делишки. В чём, в чём, а в этом наши службы правопорядка поднаторели. И Тимохина не была исключением.

– Чем честнее, тем лучше для вас, – как кошка мышонку, продолжала напевать она, – ваше сотрудничество вам же и зачтётся.

«Значит, сучка, по чесноку хочешь, – стараясь выровнять ход своих мыслей, я постепенно стала приходить в себя, – хрена ты лысого дождёшься, а не сотрудничества».

Самообладание, дело, конечно хорошее, но плюс к нему логика совсем бы не помешала. Это стало понятно, когда начался непосредственно допрос. Не сталкивавшейся ранее с подобными мероприятиями, мне было неведомо, что по закону можно вообще отказаться что-либо говорить без адвоката. Это незнание пусть не фатально, но несколько осложнило моё относительно незавидное положение. Почему относительное? А потому, что иногда, например, допросы производятся с пристрастием. Меня же не только не били, а даже и не грубили. Правда, за спиной, в поле зрения краешка глаза, всё время похаживал один полудурок (полных дураков в полицию не берут). Наверное, какой-нибудь младший оперуполномоченный, если есть такой ранг. Ведь были же в царской армии подпоручики. Так вот, этот «подпоручик» похаживал туда-сюда и постукивал по свое ладошке битой: явно хотел произвести на меня нужное воздействие. Мол, колись падла, а то по хребту отхватишь. Лучше бы по башке Листикову постучал: за то, что именно он, как потом стало ясно, всю кашу и заварил.

Психологический прессинг на самом деле был излишним: я и без этого начала давать показания. Речь, конечно, старалась по максимуму дифференцировать, но всё одно наговорила лишнего. Поверила, что так действительно лучше будет. Тимохина – не знаю её звания, лейтенант наверно, младший – задавала вопросы, я отвечала.

– Я же сыщик, – панибратски оправдывалась она, когда пауза между вопросом и ответом затягивалась, – говорите как есть.

Понимала, крыса длинномордая, что показания выверяются в уме.

– Как есть и говорю, – оправдывалась я, – просто волнуюсь.

– А вы не волнуйтесь, – успокаивала она, – когда говоришь правду, волноваться незачем.

Мудрая! В общем, она продолжала спрашивать, я – отвечать. Случайные волнения гасились успокаиванием. Мы даже попили кофе, и когда всё сказанное было заверено подписями, было далеко за полночь и меня наконец-то отпустили. Я попрощалась, пожелав всего хорошего вслух, а в душе насылая на них адского огня, и быстро вышла на улицу.

Погода стояла просто обалденная. Яркая, со всеми тонкостями росписи, луна над силуэтами крон городских сосен. Огромные мерцающие звёзды среди чернеющей листвы тополей. И необыкновенно свежий воздух – чистейший озон высшей пробы. Совсем не тот вездесущий метан и сероводород, что мгновения назад навязчиво пробирался в нос от стен покинутого мною заведения.

«В тюрьме кислорода тоже не будет – решила я, представив один из вариантов дальнейших событий, – хотя расклад с изоляцией от общества маловероятен».

Поглазев ещё немного на необыкновенные красоты ночного неба, на коих раньше не всегда заостряла внимание, я устало потащилась по безлюдной улице домой, дабы завалиться спать.

5.

Фаина Раневская как-то сказала, что редких животных заносят в Красную книгу, а остальных – в кулинарную. Она конечно юмористка была, эта Фанни Гиршевна. Хотя бы потому, что человек,