– А почему грипп А? От какого слова?

– Обыкновенный – он же самый безвредный.

– Папа, но обыкновенный пишется через «о»!

– А кто недавно в диктанте написал «абыкновенный варабей»?

– Ну, папа, это когда было… Рассказывай дальше.

– Кроме того, имеются гриппы с географическими названиями: сингапурский, испанский, гонконгский. У меня они плавно переходили один в другой: температура спадёт, а через день снова ка-ак подскочит! Врачи только успевали градусники ставить да за малиной в лес ходить. Наберут малины – ягодка себе в рот, ягодка в кузовок – и кормят, чтобы пропотел. Пот лил ручьями! А с ним наружу выходили вирусы. Гриппологи подцепляли их пинцетами и раскладывали по пробиркам. Специалист по «испанке» соберёт полную пробирку и улетит к себе в Испанию, чтобы там их под микроскопом изучать. Угадай, каким гриппом занимался врач, который увозил пробирки на станцию метро «Беговая», в Боткинскую больницу?

– Гриппом Б?

– Конечно. У моей постели пересидели все светила гриппологии. Откроешь глаза: негр в белом халате. Снова очнёшься – индеец, на голове перья, в руке стетоскоп: «Дышите, вождь Сопливый Нос. Не дышите, вождь Громовой Кашель». А медсестры варили на веранде малиновое варенье и гоняли полотенцами ос. Когда я наконец поправился, доктора съехались со всего мира. Собрались у нас в саду – мама накрыла им в беседке стол – и за чаем с вареньем сочинили толстую, как кирпич, книгу про грипп. Ты эту книгу видела. Она где-то на полке стоит. Там мухомор на обложке нарисован. Художник думал, что книга про грибы.

– А температура у тебя, папа, была высокая?

– О, ещё какая! Приходилось три градусника связывать, чтобы измерить. Это было очень неудобно: градусники скользкие, всё время развязывались. Потом догадались одолжить метровый градусник у сталеваров.

– А сталь очень горячая, когда её варят, да?

– Конечно. Градусов шестьсот тридцать семь или даже шестьсот тридцать восемь.

– И стеклянный градусник такую температуру выдерживает?

– Нет, лопается. Но сталевары всё равно меряют.

– А в школе ты отставал, когда болел?

– Ещё бы! Помню, прогрипповал неделю в четвёртом классе. Так писать разучился, алфавит и таблицу умножения забыл, буквы М и Ж путал и ко всем в классе приставал с шариковой ручкой: «Это что, одноразовый шприц или дирижёрская палочка?»

– Это было после гриппа Г?

– Почему? Ах да! Конечно.

– А догонял потом?

– Разумеется. Однажды в восьмом классе провалялся в гриппе целую четверть и так по учёбе соскучился, что за несколько дней проштудировал все учебники за восьмой класс и взялся за остальные. Мама только успевала новые учебники покупать: за девятый класс, за десятый, за одиннадцатый, за двенадцатый.

– А разве у вас было двенадцать классов?

– Нет, одиннадцать. Мы сами удивились, откуда такой учебник взялся? После восьмого класса были экзамены. Я их сдал блестяще! Как сейчас помню, по географии достался билет: «История Англии». Начал с каменного века. Только дошёл до бронзового, как экзаменаторы остановили: «Спасибо, хватит». Я говорю: «Как хватит?! Я же ещё сотой доли не рассказал!» И продолжил. Учитель физкультуры меня из класса тянул – не вытянул. Пришлось вызвать наряд милиции. Взяли меня под локотки: «Пройдёмте!» – и довели до самого дома. По дороге я им про викингов рассказывал, как эти морские разбойники хотели Англию захватить. При расставании один из милиционеров произнёс задумчиво: «Какая интересная страна…» Вскоре этот сержант уволился из милиции и поступил в Институт международных отношений. Сейчас он наш посол в Англии. А тогда директор школы не знал, что со мной делать: перевести в девятый класс или сразу в одиннадцатый.

– Папа, но я видела твой аттестат за восьмой класс: там даже была одна тройка!

– Тройка? А, так это по поведению! На экзамене я заразился гриппом Б и бодал «ботаничку» – учительницу по ботанике.

– Папа, а правда, что от гриппа иногда умирают?

– Да. Я тоже однажды чуть не умер. Мама сказала: «У ребёнка нормальная комнатная температура». Папа закричал: «Комнатная температура бывает только у трупа! Ты что, умирать собрался?! Если хоть раз умрёшь, я тебе покажу!» Я испугался и не умер.

– А папа у тебя был строгий?

– Очень. Прямо как я.

– Хи-хи-хи!

– Что тут смешного?! Да, я строгий, а ты несерьёзная! Я волнуюсь, мама места себе не находит – ночью с дивана чуть не упала, – а ты хихикаешь. Чтоб завтра же выздоровела! Ясно?

– Папа, в моём возрасте ты боялся темноты?

– Я всего боялся: и темноты, и света… Когда меня утром будили и зажигали в комнате свет, я кричал: «Ой, боюсь! Выключите! Я посплю ещё пять минуточек». А вечером кричал из постели: «Ой, боюсь! Не выключайте свет! Я ещё почитаю пять минут».

– А чего ты боялся больше – темноты или света?

– Одинаково. Но больше всего я боялся двоек. Когда учительница поставила мне в дневник первую двойку, я спрятался под парту и завопил на весь класс: «А-а-а! Мне страшно! Зачеркните немедленно эту гадину!» Учительница спросила: «Почему?» Я объяснил: «Да потому, что двойка похожа на змею с поднятой головой! Однажды в детстве я нёсся сломя голову по цветущему лугу и провалился в старый сухой колодец. А в колодце было полным-полно змей. С тех пор я боюсь всего, что похоже на змей. Пожалуйста, поставьте тройку! Тройки похожи на чаек, а я люблю бегать по берегу моря и бросать чайкам хлебные крошки». Учительница исправила отметку, а на следующий день забыла про вчерашнее и опять вкатила мне пару. На этот раз я вылез из-под парты только после того, как двойка превратилась в пятёрку с плюсом.

– Разве пятёрка тоже похожа на чайку?

– Нет. Зато её хвостик напоминает развевающийся первомайский флажок. «Миру – мир!», «Мир! Труд! Май!»

– А почему с плюсом?

– Тогда я мечтал о складном швейцарском ножике. А какой значок стоит на этих ножах?! Плюс. У Швейцарии такой флаг: белый крест на красном фоне.

– И больше тебе двоек не ставили?

– Нет.

– Ага, папочка, теперь мне ясно, что означает твоя тройка по английскому за одиннадцатый класс!

– Дочка, ты ошибаешься! Это твёрдая тройка! Ю андестенд ми?

– Понимаю. Чего ты ещё боялся?

– Больше ничего. Только темноты, света и двоек. Даже циклопа не боялся.