часто занимали и другие должности, например аптекаря или лекаря. Зачастую это были самые светски образованные люди в своих местечках, а исполнять должность раввина они соглашались в качестве служения общине. Что же до казенных раввинов, не имевших профессионального образования, то им приходилось изыскивать другие способы увеличить свой доход.

Итак, общего у казенных учителей и раввинов было материальная нужда, а также профессиональная и социальная близость к области женского образования. В определенных случаях мы видим, что путь к деятельности содержателя начинался с частных уроков или преподавания в школе. Что же касается идеологической мотивации, найти ей объяснения в источниках гораздо труднее.

Гордон, разумеется, неоднократно рассуждал в печати о своих представлениях о Гаскале – не только в художественных текстах, но и в многочисленных статьях в русско-еврейской прессе. В статье 1866 года, написанной для русскоязычного приложения к журналу на иврите «Ха-Кармель», Гордон опубликовал текст речи, которую произнес на открытии девичьего училища в Тельше. В своей речи он пламенно и подробно объясняет, почему русским евреям следует овладевать русским языком и почему женщины-еврейки играют особую роль в этом начинании:

Главную роль в воспитании детей играют матери. Обращаю к вам речь мою, дщери Израиля! Не забывайте, – за домашнее воспитание детей ваших на вас одних лежит ответственность перед Богом, отечеством и потомством. Вот если бы вы, например, говорили в домашнем кругу по-русски, замещение жаргона чистым русским языком было бы вовсе не трудно для ваших детей[99].

При этом понять, насколько типичным было мировоззрение Гордона, довольно трудно. Даже среди убежденных маскилов существовали различия в понимании роли женщины и того, какое ей необходимо образование [Feiner 1993]. Гордон был ярым сторонником прав женщин. Хотя он был далеко не единственным преподавателем казенного еврейского училища, который публиковал в тогдашней еврейской прессе статьи, посвященные женщинам, число его единомышленников было незначительно, и, скорее всего, его преданность делу просвещения девочек-евреек воспринималась как необычная.

Евреи, не состоявшие на государственной службе

Для мужчин-евреев, не состоявших на государственной службе, путь к открытию частных женских еврейских училищ был куда менее прямым. Единственная их явственная общая черта – уровень образования. Человек не мог получить право на официальное открытие частной женской школы, если за спиной у него были только хедер и иешива, без дополнительного официального или неофициального образования. Правила открытия частных еврейских школ требовали, чтобы либо у содержателя был диплом об окончании русского педагогического учебного заведения, либо он сдал экзамены на право частного преподавания. Соответственно, занимаясь самообразованием, давая частные уроки или получив образование на русском, эти люди осознанно приняли решение пропустить или дополнить еврейское мужское образование и заняться изучением русского языка.

Соответственно, речь идет о людях из числа наиболее просвещенных и русифицированных членов своих общин. Однако возникает вопрос: если они действительно свободно владели русским языком и интересовались преподаванием, почему им было не занять обещавшие большую стабильность должности казенных учителей или раввинов, тем более что в таковых ощущалась большая потребность? Один из возможных ответов заключается в том, что, хотя эти люди так или иначе владели русским, они были не в состоянии сдать экзамены ни на один из этих постов. Видимо, это были евреи, которые стремились к русификации и просвещению, но им мешал недостаток образования: они бы и сами с удовольствием поучились в русских школах, но не смогли, и теперь пытались хотя бы дать другим возможность дотянуться до этого уровня. Либо же они ощущали, что частные школы дадут им большие финансовые и педагогические возможности. В первые 20 лет существования казенных училищ существовало требование, что на должность директора нельзя назначить еврея, – то есть евреи не могли занимать руководящие посты. Кроме того, программа и жалованье тоже не обсуждались.

В частных школах как минимум имелось больше свободы для маневра.

Поучителен пример семьи Гермайзе из Вильны. Левин Гермайзе открыл частное мужское еврейское училище в 1840 году [Rozenthal 1885: 170]. Однако в 1844 году, после изменения законодательства, содержатели частных школ для мальчиков были вынуждены либо передать свои школы содержателям-неевреям, либо закрыть их.

Гермайзе нашел выход из положения: училище для мальчиков он превратил в заведение для девочек [Лозинский 1920,1: 297][100]. Школой он руководил до 1859 года, а потом передал ее сыну, Исааку Гермайзе[101]. Гермайзе-младший с успехом продолжал дело отца почти 20 лет. Однако в 1875 году заезжий инспектор обнаружил в школе, помимо должным образом зарегистрированных девочек, 17 мальчиков. Гермайзе поначалу заявил, что находился при убеждении, будто имеет право обучать и девочек, и мальчиков, потом – что в тот день у него болела нога и он не смог посетить на дому своих частных учеников. После нескольких докладов и инспекций, несмотря на неоднократные прошения самого Гермайзе, власти в 1877 году закрыли его училище[102].

Из этой истории видно, что ни Левин Гермайзе, ни его сын Исаак не занимались исключительно обучением девочек. Левин дошел до этой мысли из чисто практических соображений – чтобы и дальше зарабатывать на жизнь, после того как содержать мужскую школу стало невозможно. Исаак принял у отца школу для девочек, но, судя по всему, ради дополнительного заработка обучал и мальчиков. Оба Гермайзе посвятили свою жизнь обучению евреев на основе передовых педагогических идей; при этом для них явно не имело принципиального значения, мальчики это или девочки.

История Гермайзе заставляет задаться еще одним немаловажным вопросом: какую роль в педагогической деятельности играли семейные связи. Исаак, по сути, унаследовал семейное дело и продолжил его после смерти отца. То же самое можно сказать и о казенном раввине из города Хотона в Бессарабии И. Тютинмане, который стал содержателем частного женского еврейского училища после смерти своего отца, основателя школы, в 1865 году[103].

Как дети булочников росли, осваивая семейную профессию, так и дети педагогов подспудно осваивали семейное ремесло. Кроме того, отец, достаточно хорошо знавший русский язык, чтобы подавать прошения и работать в русской школе, и понимавший важность обучения еврейских детей русскому, безусловно, и собственным детям стремился дать формальное русское образование. А значит, совершенно не случайно, что и Гермайзе, и Тютинман обладали необходимыми навыками для того, чтобы продолжить отцовское дело. Собственно, и то, что Тютинман стал казенным раввином, можно объяснить в свете наклонностей его отца. Сыновья в таких семьях были ориентированы на освоение педагогического ремесла и изучение русского, так что вполне могли заменить своих отцов. Как будет видно из следующего раздела, не только сыновья были в