class="p1">– Есть вопрос, который я научился задавать себе, когда речь идет о моем отношении к другим людям, Гвин. Применяю ли я к себе тот же стандарт, что и к остальным? Иными словами, если меня беспокоит, не слишком ли легко все сходит с рук другим, не отношусь ли я при этом слишком снисходительно к самому себе? Стремлюсь ли я искоренить собственную нетерпимость с такой же энергией, как борюсь с чужой?

Он сделал небольшую паузу, давая остальным возможность обдумать его слова.

– Если не стремлюсь, то это значит, что я живу в тумане, скрывающем реальность и вокруг, и внутри меня. Словно попавшему в облачную гряду пилоту, которому чувства говорят совсем не то, что показывает приборная панель, мои чувства будут систематически лгать мне – обо мне самом, о других, о ситуации, в которой я нахожусь.

Пристально посмотрев на Гвин и поймав ее взгляд, он добавил:

– У моих мордехаев может быть куда меньше предрассудков, чем я им приписываю.

– У ваших, может быть, и да, – возразила Гвин. – Я не могу знать. А вот у моих – нет.

Юсуф задумчиво посмотрел на Гвин.

– Возможно, вы правы, – сказал он с ноткой покорности в голосе. – Ваши мордехаи могут быть к вам предвзяты. В конце концов, некоторые люди действительно нетерпимы к другим. И, если говорить в целом, вы могли страдать от ужасно дурного обращения. Те из вас, у кого есть дети, – он обвел взглядом присутствующих, – несомненно, в те или иные моменты страдали от плохого обращения – несправедливости, нечестности, неблагодарности. Верно?

Все кивнули.

– На работе, возможно, тоже бывало не лучше – вас обвиняли, не замечали, не ценили. Или, возможно, с вами плохо обращалось все общество в целом. Например, вы исповедуете религию, к которой относятся с предубеждением, или принадлежите к этнической группе, которую систематически лишают прав, или к классу, который игнорируют или презирают. Я кое-что знаю обо всех этих видах плохого обращения. Я знаю, какие чувства они вызывают и как они ужасны. И по своему опыту могу сказать, что мало что ощущается так болезненно, как чужое презрение.

– Верно, – тут же согласилась Гвин. Другие тоже кивнули.

– Мало что, да, но кое-что есть, – продолжил Юсуф. – Чужое презрение – это очень больно, но еще больнее – когда ваше сердце полнится презрением к другим. Это я тоже узнал на собственном горьком опыте. Мое презрение к другим – самая изнурительная боль из всех, ибо когда я ее переживаю – когда я смотрю на мир с возмущением и презрением, – я обрекаю себя на жизнь в презренном, возмутительном мире.

А теперь вернемся к Мордехаю, – сказал он. – Можно ли сказать, что меня охватило возмущение или презрение, когда я хотел помочь ему?

Группа снова посмотрела на схему.

– Нет, – сказала Риа, а за ней и остальные.

– А в конце истории, – спросил Юсуф, – когда я уже оказался заперт в «ящике» и считал его шовинистом и сионистской угрозой? Был ли я возмущен?

Группа посмотрела на графу «чувства» в таблице: «разгневанный», «депрессивный», «озлобленный», «оправданные чувства».

– Да, – кивнули они.

– Так почему я себя так чувствовал? – спросил Юсуф. – За свою короткую жизнь я уже действительно успел настрадаться. Были ли страдания причиной моей злости, гнева, возмущения, презрения?

– Возможно, – ответила Гвин.

– Посмотрите на схему еще раз, – сказал Юсуф.

– Нет, – ответил Петтис, – ваши страдания не были причиной этих чувств.

– Почему вы так считаете? – спросил Юсуф.

– Потому что все ваши страдания вы пережили раньше, еще до начала истории с Мордехаем. И они не помешали вам смотреть на Мордехая как на человека, которому вы хотели помочь собрать монеты.

– Именно, – сказал Юсуф. – Так что же произошло между началом истории, когда я не испытывал гнев и злость, и ее концом, когда я уже был разгневан и озлоблен? Что произошло между тем моментом, когда я видел в Мордехае человека, и тем, когда я стал видеть в нем объект?

– Вы решили предать себя, – ответил Петтис.

– Так какова же причина моего гнева, злости, возмущения, презрения, отсутствия покоя? Мордехай и его народ? Или, может быть, я сам?

– Ну, схема говорит, что вы, – ответил Лу.

– Но вы в этом не уверены.

– Да, не уверен, – подтвердил Лу. – Слушайте, а могло ли быть так, что у вас просто случился небольшой провал в памяти, когда из мешочка Мордехая посыпались монеты? В тот момент вы забыли о тяготах своей жизни. Мне кажется, именно так все и было. А затем, через мгновение, вы вернулись в реальность и вспомнили обо всех страданиях, что причинили вам израильтяне. Ваша злость началась не в тот самый момент. Злились вы и раньше. И, возможно, как сказала Гвин, вы испытывали эту злость из-за того, что израильтяне сделали с вами и вашей семьей.

– Стоп, вы что, теперь на моей стороне? – в шутку спросила Гвин.

– Да, меня это тоже беспокоит, – усмехнулся Лу.

Юсуф улыбнулся.

– Отличный вопрос, Лу. Вы, безусловно, правы: я не в первый раз чувствовал гнев и злость по отношению к израильтянами. Вы правы и в том, что смерть моего отца и страдания, которые мы пережили из-за этого, тоже сыграли свою роль. Но я считаю, что не ту роль, которую имеете в виду вы. Вы, похоже, хотите сказать, что я стал относиться к Мордехаю именно так, а не иначе, из-за того, что его народ сделал со мной и моей семьей. Иными словами, лишения, которые я пережил, стали причиной моих чувств к Мордехаю. Вы предлагаете эту версию?

– Да, по крайней мере, я предполагаю, что это может быть правдой.

– А я предлагаю совершенно другую версию, – ответил Юсуф. – Я считаю, что мои чувства к Мордехаю были вызваны не тем, что другие сделали со мной, а тем, что я сделал с Мордехаем. Они стали результатом моего решения, связанного с Мордехаем. Итак, – продолжил он, – как нам оценить две эти совершенно разные теории?

Он обвел взглядом группу.

– Я не знаю, как их оценить, – сказала Элизабет, – но теория Лу ведет нас к довольно депрессивному выводу.

– Какому? – спросил Юсуф.

– Что все мы – лишь жертвы, бессильные пред лицом трудностей и обреченные чувствовать только гнев и злость.

– Я ничего такого не говорил, – возразил Лу.

– А мне кажется, именно это следует из ваших слов, – настаивала Элизабет. – Вы сказали, что в начале истории Юсуф не злился лишь по одной причине: в тот момент он просто не думал о тяготах своей жизни. А вспомнив о них, снова стал гневаться и злиться. Как же это еще назвать, если не бессилием перед лицом трудностей.

Лу пришлось признать, что в чем-то она права. Он на самом деле тоже не верил в беспомощность жертв. Он знал слишком многих замечательных людей, сумевших пережить ужасные лишения и не озлобиться на весь мир, чтобы верить, что тяготы жизни вообще не оставляют выбора. «Но как-то ведь это должно влиять, правильно?» – подумал он, вспомнив о Кори.

– Отлично сказано, Элизабет, – сказал Юсуф. – Если вы не против, я хотел бы развить вашу идею.

– Безусловно.

Юсуф посмотрел на слушателей.

– Не думать о чем-то прямо сейчас – это не то же самое, что забыть. Уверяю вас, после смерти отца я ни единого мгновения не забывал о том, что он умер и как именно он умер. Тем не менее Лу тоже прав: в разное время я действительно могу думать о разном. Лу предположил, что именно благодаря этому я в тот момент смог посмотреть на Мордехая и захотел помочь ему. Впрочем, по сравнению с теорией Лу все было ровно наоборот. Дело не в том, что я видел в Мордехае человека потому, что не думал о тяготах своей жизни. Наоборот: я не думал о тяготах своей жизни потому, что видел в Мордехае человека. Мне понадобились мысли о перенесенных лишениях только тогда, когда мне потребовалось оправдать свой некрасивый поступок по отношению к Мордехаю. Мои тяготы стали хорошей отговоркой. Когда мне не требовалась отговорка, я мог вообще о них не думать.

– Так значит, женщина, пережившая домашнее насилие, виновата в том, что ненавидит мужа, который над ней издевался? – насмешливо спросила Гвин. – Простите, но я не могу дальше говорить на эту тему.

Юсуф замолчал и глубоко вздохнул.

– Я тоже не могу об этом говорить, Гвин, – сказал он. – Можно вместо этого рассказать вам еще одну историю?

Гвин не ответила. Юсуф достал из папки, лежавшей на столе, лист бумаги.

– Это из письма, которое я получил несколько лет назад, – сказал он. – От одной из моих бывших учениц, которая после замужества переживала очень тяжелые времена. Я не буду пытаться объяснять контекст – сейчас вы сами все поймете.

Он начал читать.

Как-то раз, в пятницу, больше года назад, мой муж, с которым мы уже не живем вместе, приехал домой к моим родителям, чтобы встретиться со мной. Он приезжал