Мы встали. Женщина лет тридцати, но одетая как подросток, тотчас кинулась к Колину и с вулканическим жаром поцеловала его в щеку.

– Колин, дорогой, представляете, в самолете оказалось свободное место, и Энни предложила мне лететь с вами. Разве это не замечательно?

Колин сверкнул глазами, но Энни сделала вид, что не заметила.

У женщины-подростка была аристократическая дикция. Белые гольфы. Платье верблюжьего цвета с завышенной талией. Множество звякавших при движении золотых браслетов. Прямые длинные русые волосы с выгоревшими прядями. Сногсшибательные экзотические духи. Она смотрела на собеседника так, будто ожидала, что ради нее он немедленно кинется в огонь и воду.

Вцепившись в руку Колина, так что он не смог бы высвободиться, не обидев ее, леди заявила с малопривлекательной веселостью:

– Пойдем кинемся в пропасть. Так волнующе летать рядом с Колином в эти дни.

– Вам лететь вовсе не обязательно, – проворчал Колин, совсем не стараясь скрыть неприязнь.

Она, казалось, не замечала его отношения.

– Дорогой! – воскликнула она. – Я так привязана к вам. Ничто не остановят меня.

Она двинулась к дверям, ведя Колина, за ней последовали майор, Энни, новый пассажир и в конце я. У этого крупного мужчины был такой же взгляд на мир, как и у его спутницы: все должны расступиться, расчищая ему дорогу. Майор и Энни именно это и делали: что бы он ни сказал, они в знак согласия с энтузиазмом кивали, готовые в любой момент подхватить крупицы мудрости, вылетавшие из его уст.

Две девочки-подростка, которым я поручил сторожить запертый самолет, стояли на посту. Конечно, их больше соблазнял обещанный автограф Колина, чем мои деньги. Обе получили то и другое и пришли в восторг. Никто и близко не подходил к самолету, заверили они меня, и не спрашивал, что они здесь делают. Значит, ни у кого не было возможности даже приклеить к обшивке жвачку, не то что подложить бомбу.

Расписываясь в их альбомах, Колин с лукавым одобрением поглядывал на меня: дескать, как нынче подешевела безопасность. Его хорошее настроение несколько потускнело, когда дружелюбная леди пригласила его сесть рядом с ней на заднее сиденье.

– Кто это? – спросил я.

– Финелла Пейн-Персиваль<Pain – боль (англ.).>. Боль, сидящая у меня в печенках.

– А мужчина? – засмеялся я.

– Герцог Уэссекс. Сегодня его лошадь, которую тренирует Энни, участвует в скачках.

– Не Рудиментс?

Колин удивленно поднял на меня глаза.

– Да, правильно. – Он расписался во втором альбоме и вручил его девочке. – Кенни Бейст не будет сегодня работать с ним, – сухо добавил он.

– Неужели?..

Пассажиры сами выбрали себе места. Энни с герцогом заняли средние сиденья, а майор ждал, пока я войду и усядусь. Когда я шагнул на крыло, он, как обычно, чуть кивнул и погладил усы. Сегодня майор не казался таким напряженным и натянутым. Вместо Голденберга с нами летел владелец лошади, и не было Кенни Бейста, вызывавшего раздражение. “Сегодня, наверное, неожиданностей не будет”, – подумал я. Кому-то сегодня взрыв не нужен.

Полет прошел легко, мы без приключений сели на ипподроме, и пассажиры, зевая, выбрались из самолета.

– Хорошо бы на каждом ипподроме была посадочная полоса, – заметил Колин. – От этого день становится легче. Терпеть не могу добираться от самолета до паддока на такси.

Ипподромов с посадочно-взлетной полосой совсем немного, и это было нелепо, потому что места хватало на большинстве из них. Не хватало только интереса. Харли впадал в отчаяние, когда самолет садился в десяти-пятнадцати милях от ипподрома и ему приходилось заказывать такси для пассажиров. На военных аэродромах, расположенных рядом со скаковыми дорожками, пустовали прекрасные взлетно-посадочные полосы, но на них не разрешалось садиться частным самолетам после пяти вечера в будни и целый день в субботу и воскресенье, то есть как раз тогда, когда проходили скачки. Харли чуть не плакал от такой несправедливости. Владельцы частных аэродромов вблизи скаковых дорожек тоже отказывались принимать воздушные такси, заявляя, что не хотят нести ответственность за безопасность и у них нет пожарных машин.

– Англичане, как земляные черви, ненавидят воздух, – ворчал Харли.

Но и у Харли нашлись союзники. Хони прикрепила к стене его кабинета длинный список, который начинался напечатанными красным словами “Боже благослови...”, и содержал перечень дружеских, принимающих самолеты мест, вроде Кемптон-парка, где можно было приземлиться в полумиле от главных трибун, а также военных аэродромов, всегда открытых для воздушных такси или даже официально закрытых, но все равно принимающих самолеты, и, кроме того, частных взлетно-посадочных полос, владельцы которых разрешали ими пользоваться в любое время.

Харли считал, что люди пренебрегают небом, а всего-то и надо рядом с каждым городом построить открытый общественный аэродром и отвести полосу в полмили на каждом ипподроме.

– Я не так много прошу, – жалобно повторял он и принимался перечислять десятки огромных аэродромов, построенных во время второй мировой войны, а теперь заброшенных и пустующих.

Никто не мог запретить ему мечтать. На такие проекты денег никогда не находилось, разве что во время войны.

Пассажиры разминали затекшие наги. Финелла Пейн-Персиваль радостно, будто маленькая девочка, попрыгала. Майор побарабанил пальцами по футляру бинокля. Энни Вилларс решительно подхватила свои вещи и смотрела на герцога нежным и беспомощным взглядом хрупкой женщины. Колин взглянул на часы и улыбнулся. Герцог с интересом рассматривая ипподром, сказал:

– Славный денек, не правда ли?

Герцог – высокий человек с красиво вылепленной головой, густыми седеющими волосами, кустистыми бровями и тяжелой квадратной челюстью – выглядел очень импозантно, но в лице не было энергии жизни, обычно еще свойственной пятидесятилетним мужчинам, и я вспомнил слова Нэнси, что, хотя он и милый, в голове у него одни опилки.

– Вы придете в паддок? – спросил меня Колин.

– На этот раз мне лучше остаться возле самолета, – покачал я головой.

– Друг мой, разве вам не надо поесть среди дня? – спросил герцог.

– Вы так любезны, сэр, но я часто обхожусь без еды.

– Неужели? – Герцог улыбнулся. – А я без ленча никак.

– Мы вылетим сразу же после последнего заезда, – переменила тему разговора Энни Вилларс. – Примерно в четверть пятого.

– Но у нас не останется времени даже выпить, – пожаловался герцог.

– Тогда чуть позже. – Энни с трудом подавила досаду.

– Я буду здесь, – успокоил я ее.

– Ну пойдемте же! – нетерпеливо воскликнула Финелла. – Разве пилот не может сам позаботиться о себе? Пошли, пошли. Я с вами, Колин, дорогой. – И она опять вцепилась ему в руку, а он едва не отпрыгнул в сторону. Все покорно потянулись к паддоку, и только Колин оглянулся. Я засмеялся, увидев отчаяние, написанное у него на лице. В ответ он показал мне язык.