Сьюсан засмеялась, но внезапно замолчала, словно ей зажали рот. Леонидас проследил за ее взглядом: в зал входила солидная пара. Женщина, высокая и худая, шла с таким выражением лица, словно унюхала что-то неприятное. Мужчина был толстый, с усами и двойным подбородком. Он выглядел как типичный коммерсант или банкир.

Леонидас сообразил, что они — родители Сьюсан, его тесть и теща.

В эту минуту заиграл оркестр, и Сьюсан схватила Леонидаса за руку, чем удивила его.

— Мы должны танцевать, — заявила она.

— А я умею? — спросил он, заметив, что она не сводит глаз с приближающихся родителей. Вид у нее был напряженно-испуганный.

— Конечно же умеешь. Тебя обучали танцам, как всех детей твоего положения. И моего.

— Я не могу этого помнить, но чувствую, что терпеть не мог танцы.

— К счастью для тебя, я помню, что тебе это нравилось. — Сьюсан улыбнулась, понимая, что это несколько преувеличено.

— Ты же не захочешь танцевать со мной перед таким количеством людей, — ответил он. — Как же ты сможешь разорвать наш брак, когда кругом было столько свидетелей романтического вальса на первом светском приеме после моего возвращения?

— Я готова принести эту жертву, потому что люблю танцевать и хочу помочь тебе вернуться к тому образу жизни, которого ты так долго был лишен.

Леонидас с трудом удержался от улыбки.

— Ты слишком добра, если учесть то, что у тебя мало опыта в светских танцах. Ты можешь попасть в невыгодное положение.

— Спасибо, но я хорошо танцую.

— Ты же не практиковалась со школы. Что, если ты забыла все фигуры?

— Я не представляла, что ты эксперт моих танцевальных способностей, — надменно произнесла она, — но, видишь ли, я вполне могла танцевать день и ночь в твое отсутствие.

— В черных нарядах, чтобы почтить мою память? Сомневаюсь. — Он улыбнулся и удивился тому, что получает удовольствие от их пикировки. Первые приятные моменты с тех пор, как он вошел в зал. — Насколько я могу судить, единственный партнер, который у тебя был, — это я. На нашей свадьбе.

Он не знал, зачем он это сказал. Хотел заявить на нее свои права? Она же восприняла его слова спокойно, голубые глаза смотрели серьезно. У Леонидаса, как в автомобиле и как у дверей зала, по коже пролетел электрический разряд. Если он сейчас же не дотронется до нее, то… этот разряд его спалит.

Ему удалось овладеть собой. Он взял ее за руку и провел на середину зала. Пары расступались, с любопытством глядя на них. Но Леонидасу было все равно. Ему было все равно, что Сьюсан прижалась к нему не оттого, что сгорает от желания, — может все-таки желание у нее есть? — а потому, что хочет избежать неприятного разговора со своими родителями. Что ж, пусть все в зале думают, что ожила волшебная сказка: Бетанкур и его очаровательная молодая жена наконец вместе.

Но стоило Леонидасу заключить ее в объятия, наклонить голову, встретиться с ней глазами и начать танцевать, как все отошло на второй план.

Была только музыка. Музыка и женщина, которую он обнимал, шелест зеленого платья и эти голубые глаза… Не существовало ничего, кроме Сьюсан и взгляда ее голубых глаз — она смотрела на него так же, как в тот день в его спальне, в поселке на горе, когда они лежали в постели, и он овладел ею.

Леонидас уже привык просыпаться среди ночи от жарких снов — ему снились те пьянящие, восхитительные минуты, испытанные им тогда. Сны накатывали на него и не отпускали. Ему снилось, как она касается его, как насыщается его телом и дарит еще большее наслаждение, позволяя ему насытиться ею. Много раз, пока не растворится в нем.

И каждый раз он просыпался один.

Он умел справляться с диким желанием: душ, железный самоконтроль. Но он не мог не вдыхать запаха ее кожи, не замечать движения ее ног, когда она, сидя в кресле, скрещивала их, не ощущать нежного дыхания, задевавшего ему шею, когда она наклонялась к нему во время совещаний, чтобы шепнуть на ухо.

А сейчас он обнимает ее в танце. И пусть это общепринято, но объятия не кажутся ему формальными, и он не желает отнимать от нее рук. Никогда.

Сьюсан — единственный близкий ему человек, она спасала его — из культовой общины, от себя самого, от провалов в памяти.

Она подчинилась ему, отдалась ему, и он не мог этого не оценить.

Она отдала ему себя как подарок, но у него было такое ощущение, что это она владеет им.

Как подобрать слова, чтобы сказать ей это? Да он и не был уверен, что сказал бы. Поэтому он просто танцевал с ней.

Леонидас кружил ее по всей ширине бального зала. Было не важно, помнит ли он, как танцуют, или нет, потому что тело само это знало и хорошо справлялось.

Он держал Сьюсан в объятиях, прижимая к груди, словно драгоценность. Словно она значила для него все самое дорогое на свете.

Словно она принадлежит ему.

— Сьюсан… — Голос у него дрогнул, потому что он увидел в ее глазах что-то еще помимо загоревшегося желания. Она сглотнула слюну, красиво очерченные губы приоткрылись. Что за чувства ее переполняют?

— Ты обещал, — прошептала она. — Ты обещал мне, что это временно.

— Сьюсан… — Он не узнал собственного голоса. — Ты должна знать…

— Это нужно прекратить, — оборвала его она.

Слова прозвучали как гром, как удар, хотя она сказала их очень тихо.

— Разумеется, — натянуто ответил он, мгновенно превратившись в камень. — Тебе достаточно лишь попросить.

— Леонидас… — В глазах у нее такое… отчаяние. Он почувствовал, как ее пальцы впились ему в плечо, а рука стиснула ему руку. — Леонидас, ты должен понять…

— Не должен, — ответил он с каменным лицом. Он заставлял себя быть недоступным для этой женщины, которая все еще излучает невинность и продолжает смотреть на него, словно он на самом деле бог. — Я не должен ничего понимать. У нас с тобой уговор. И я — самый ужасный из Бетанкуров — могу сдержать слово, уверяю тебя, Сьюсан.

Леонидас остановился, не отпуская ее и продолжая прижимать к груди. Они стояли под ярким светом люстр на глазах у всех, кто был в зале. Подол платья волнами обвился вокруг его ног, и у Леонидаса в голове пронеслось, что он тонет.

«Твердость», — приказал он себе.

— Я именно такой, каким ты меня представляешь, и даже хуже, малышка. Я съем тебя живьем и сделаю это с удовольствием. Беги от меня прочь. От меня и от этой помойки, которую я называю своим бизнесом. И моей семьей. Это самое правильное, что ты можешь сделать.

— Леонидас, пожалуйста…

— Ты была моей вдовой четыре года, — тихо, но жестко сказал он. Каждое слово оставляло отметину у нее в душе. — Все, что мне необходимо, — это еще несколько часов. Ты на это способна?

Она беспомощно смотрела на него.