Алексей Машков, финансист, отец четверых детей, двое из которых приемные.

У нас с женой двое кровных детей. Вместе с двумя приемными дочками получается четверо. Не могу сказать, что мы изначально мечтали об усыновлении или испытывали необходимость кого-то принять в семью. Но на определенном этапе жизни у нас появилась возможность помогать, что мы и стали делать. Как-то я зашел на сайт одного российского фонда, который специализируется на помощи онкобольным, а после начал регулярно перечислять им условные 4 % от своего дохода. Я понимал, что людям, которые столкнулись с болезнью, намного сложнее, чем мне, и для них можно что-то сделать. Это и было первое зерно, из которого потом выросло дерево. Моя супруга Наташа очень близко к сердцу приняла истории подопечных фонда – кто-то из них выживал, кто-то умирал, и остаться безразличными к такому было невозможно. Это глубоко трогает, а как следствие появляется сочувствие, стремление помогать. Хотя бывает и обратная реакция – люди закрываются и ничего не хотят слышать о тех, кто оказался на грани жизни и смерти. В нашей жизни такое участие в благотворительности началось еще до рождения детей, кажется, даже до свадьбы. В 2008 году мы поженились, в 2009 родился наш старший сын. Мне тогда было 25 лет, Наташе – 22, она младше. После рождения ребенка супруга не вышла на работу, посвятила себя семье, а через некоторое время у нас родился младший сын. И в это же время она самостоятельно начала помогать разным фондам, смотрела, изучала, стала волонтером. Сейчас волонтерит диспетчером на телефоне, активно участвует и помогает в организации благотворительных мероприятий, познакомилась со многими близкими по духу людьми. И в какой-то момент мы поняли, что совсем не обязательно рожать своего ребенка – столько детей, уже рожденных, которым многое можно дать. Эта мысль пришла благодаря взгляду со стороны на систему, на то, как плохо социализируются вышедшие оттуда сироты и что бывает в интернатах с детьми-инвалидами. Мы посидели поговорили и решили, что можно попробовать. Поскольку у нас уже было двое своих детей, мы примерно понимали, на что идем. В последнее время усыновление, мне кажется, становится в некотором смысле трендом, об этом стали открыто говорить, и это, конечно, хорошо. Появилась определенная прослойка людей, которые сами себя неплохо чувствуют, благополучны и вполне могут себе позволить воспитать, поставить на ноги еще одного ребенка. Но все это прекрасно только в тех случаях, когда процесс происходит осознанно. Многие все-таки воспринимают этот шаг как еще один плюсик, дополнение к карме, будущий успешный проект и не всегда понимают, из чего именно состоит жизнь большой семьи. Зачастую это относится к тем, у кого нет кровных детей – может возникнуть шок и от ребенка, и от взаимной адаптации. Хотя и опытные родители, бывает, не справляются, переоценивают свои силы или просто оказываются не готовы.

В нашей семье путь от момента, когда мы пришли к решению взять ребенка, до непосредственного принятия его в семью оказался долгим, растянулся года на полтора во многом благодаря бюрократизации процесса. Чтобы стать кандидатом в усыновители или опекуны, всем без исключения необходимо пройти курсы – школу приемных родителей. Очно нам сделать это было на тот момент трудно, поэтому мы учились в одной из немногих школ, где были онлайн-занятия и семинары, по скайпу. Не могу сказать, что от обучения я в восторге. Мы изучали материалы самостоятельно, слушали психолога и юриста, разбирали многие ситуации, но информации практической все равно очень мало. При очном обучении разбирается гораздо больше полезного и нужного. Так что всем, кто задумывается о приеме ребенка, я бы советовал идти в хорошую очную школу, где рассматриваются реальные случаи из жизни с разновозрастными детьми, со сложными диагнозами. Учились мы в 2013 году, а потом уже приступили к сбору документов… и столкнулись с непродуманной процедурой хождения по врачам. Никакой организации – все делается формально, но при этом ты обязан приехать туда, попасть сюда, потратить кучу времени. Нужно было пройти все мыслимые диспансеры и врачей в различных поликлиниках, которые принимали именно в то время, когда люди обязаны быть на работе. Осмотр онколога состоял только в проверке наличия нас на учете, хотя были знакомые, которых как раз онкологи проверяли от и до, и у одних даже и нашли кое-что, что, впрочем, не помешало им получить все необходимые документы. Помню, в психоневрологическом и наркологическом диспансерах были огромные очереди, и ни запись к определенному времени, ни право кандидатов в усыновители пройти без очереди не помогали. Некоторые врачи особо отличились. С искренним интересом спрашивали: «Зачем вы это делаете? Вы же молодые, адекватные, своих родите». А мы говорили, что своих уже родили и можем принять и некровного ребенка. Нас тут же пытались вразумить: «Ну что вы, у них же такая плохая аура от родителей идет, гены. Они все будущие наркоманы и психопаты. Зачем вам это надо?»

Потом, фактически сразу после сбора всех документов и получения заключения о возможности быть усыновителями, нам пришлось заново проходить всех врачей. Как раз тогда поменялась процедура, старые бланки справок отменили, появилась совершенно другая форма медицинского заключения, и пришлось начинать с нуля. Приходилось сталкиваться и с тем, что органы опеки тебе говорят, что детей нет, а учреждения при этом полны. А ведь мы не отсеивали детей с определенными ограничениями в плане здоровья. Мы смотрели московскую базу данных, ездили в федеральный банк, смотрели всевозможные профильные сайты в Интернете. Иногда было ничего не понятно – потому что смотришь на изображение ребенка, например, мальчику по дате рождения уже 8 лет, а фотография сделана, когда ему было 8 месяцев. Как понять, что это за ребенок, как с ним общаться? Да и сами фотографии оставляют желать лучшего. И как здорово, что есть фонды, которые делают хорошие фотографии детей, снимают их видеоанкеты, чтобы потенциальные родители, находясь на другом конце страны, могли посмотреть и решились поехать. Наташа продолжала быть волонтером и иногда встречала ребят, которых раньше мы видели на фотографиях в базе. Это просто небо и земля!

Возвращаясь к нам. На самом деле мы думали взять одну девочку, но она нам никак не встречалась. Нереально сложно из сотен детских фотографий ткнуть в одну и сказать: «Все! Она!» Листаешь, звонишь, узнаешь. Было очень много «паровозиков», братья-сестры, причем сразу по пять-шесть человек. Видишь, например, девочку хорошую, а узнаешь, что с ней плюс пять разновозрастных братьев. И понимаешь, что не потянешь, никак… ну и по закону разделять детей в таких случаях нельзя, поэтому даже и не пытались брать направление на знакомство. Или звонишь уточнить что-то, а тебя сразу начинают диагнозами пугать и отговаривать, что и смысла-то ехать нет, все равно не возьмете, зачем деньги и время тратить. Вот эту информацию надо делить на десять. Пока сам ребенка не увидишь, не пообщаешься, не понаблюдаешь в привычной для него среде, верить написанным где-то когда-то непонятно кем и с какой целью диагнозам не стоит. Все нужно проверять.