– Я тебя услышал, – буркнул Перепелкин. Мои увещевания отчасти смягчили его. – Что ты от меня хочешь?

– Чтобы, когда твои подчиненные выйдут на меня – а они, боюсь, скоро выйдут, – мое тело не вязали и не тащили сразу в ИВС. А потом не закрывали в СИЗО. Пусть допросят, я не против, но потом отпустят.

– Да, Синичкин, наглость твоя безмерна, – вздохнул мой старый дружбан. – Потому что очень многого ты хочешь. Знаешь что? Если не хочешь, чтоб прямо сегодня тебя закрыли, – заляг на дно. И носа не высовывай. До тех пор пока мы, орденоносная московская полиция, не закроем тех, кто действительно убил Зюзина и этого твоего Вячеслава – Не-Знаю-Как-Фамилия.

– Я не против, но я буду тебе позванивать, как идет дело.

Саня скислился.

– Не могу я тебе ничего обещать, Синичкин, ибо – тайна следствия.

Он еще раз глянул на часы, в несколько глотков допил из пиалы зеленый чай, а потом встал, сунул мне свою ручищу и сказал: «Адье!»

Да, Перепелкин стал со временем и по мере продвижения по карьерной лестнице весьма говнистым парнем, и я дал себе зарок: все, хватит. Больше я к нему ни с какими просьбами никогда обращаться не буду.

* * *

Совет залечь на дно был очень правильным, однако далеко не оригинальным. Я и сам собирался.

Лучше всего для его исполнения подходил малознакомый человек. В идеале – вовсе незнакомый. Кто-нибудь, у кого в самую последнюю очередь станут искать. Все – и полиция, и дикие типы, пытавшиеся похитить Зою и убившие Зюзина и Вячеслава (почему-то я не сомневался, что все три преступления – дело рук одних и тех же душегубов).

Прекрасно для роли укрывателя подходил мой старый знакомый Валерий Петрович Ходасевич. Когда-то нас познакомила моя давняя клиентка Татьяна Садовникова, которая приходилась ему падчерицей. Однако года три как минимум мы с Валерием Петровичем не виделись и даже не разговаривали по телефону. Кто сообразит, что я прячусь у него?

Помимо того, что его трудно было со мной связать, у Ходасевича имелась еще по меньшей мере пара достоинств для человека в моем положении беглеца. Во-первых, он был пенсионер и домосед, поэтому была высока вероятность, что я застану его дома. Во-вторых, пенсионером он являлся совсем не простым, а полковником СВР в отставке. О своем разведчицком прошлом он распространялся не сильно, но обладал присущим людям этой профессии могучим аналитическим умом. На пенсии этот ум прокручивался вхолостую, за разгадыванием сканвордов и судоку – а я надеялся приспособить его для разгадки тайны исчезновения Алены и последовавших затем убийств.

Моему звонку, все с того же левого телефона, полковник ничуть не удивился. На вопрос, можно ли немедленно явиться, прогудел: «Кончено, приезжай!» Я поинтересовался:

– Что-нибудь привезти? Книги, ди-ви-ди, продукты, сигареты?

– Пашенька, все у меня есть! – пробасил Ходасевич. – Любая пища для души и тела. А курить я бросил.

Валерий Петрович напомнил мне свой адрес. Он проживал в районе метро «ВДНХ».

Я доехал туда на своей любимой «бээмвухе», но время клонилось к трем дня, ее могли уже поставить в розыск, и, значит, следовало с ней расстаться. Чтобы не наводить на район моего местопребывания, я загнал джип в один из дворов в начале улицы Космонавтов – их пока не оснастили шлагбаумами, и днем там всегда имелись свободные точки для парковки. На прощание я похлопал своего верного железного коня по капоту и велел спать-отдыхать неопределенное время – до моего возвращения.

Валерий Петрович проживал на улице Сельскохозяйственной. Я, помнится, в свое время выказывал Татьяне Садовниковой свое недоумение: как столь важный человек, с таким прошлым и заслугами, имеет квартиру в столь обыденном районе и обыкновенном доме, да еще на первом этаже? Почему? Татьяна толком не знала, но высказала предположение, что сыграла роль личная скромность полковника. И вдобавок из органов он уволился не по-хорошему, а чуть ли не в знак протеста, отстаивая справедливость и честь своего коллеги.

В магазине, что размещался в том же доме на Космонавтов, где я оставил свою тачку, я, исходя из того, что скрываться мне придется неизвестно сколько времени, купил себе две пары носков и футболок с длинными рукавами. Там же приобрел для Валерия Петровича тортик. Выбрал «Киевский» – не из фронды или любови к украинскому, просто он оказался самым свежим. В аптеке рядом приобрел для своей пораненной руки пластырь и антисептик.

Потом прошел наиболее суетливыми местами столицы: мимо гостиницы «Космос», где возвышался чахоточный Шарль де Голль и десятки китайцев с чемоданами грузились в туристический автобус. Затем – длинным переходом под проспектом Мира, где торговали симками и палеными телефонами, и мимо входа на выставку, где стояли в ожидании желающих покататься понурые лошади и пони. Вскоре я входил в тихий двор дома, где проживал полковник.

Окна квартиры Ходасевича с тех пор, как я был здесь последний раз, лишились решеток – не иначе отставник раскошелился на сигнализацию.

Валерий Петрович сразу открыл мне дверь: толстенный, внешне добродушный, в тренировочном костюме. «Заходи, Паша, и сразу на кухню. Ты как раз к обеду». Готовил Ходасевич собственноручно и превкусно. Однажды обмолвился, что отточил свой талант тем, что прослужил несколько лет поваром при посольстве – не при нашем посольстве.

В итоге, не испытывая никакого аппетита и не рассчитывая в тот день пообедать даже единожды, я сподобился принять пищу дважды – первый раз с Перепелкиным, второй – с Ходасевичем: обижать гостеприимного старика я никак не хотел. Скажу откровенно, бигос в его исполнении мне показался значительно вкуснее, чем суши в японской харчевне. А может, дело заключалось в том, что этот полковник (СВР и в отставке) оказался гораздо приветливее и добросердечнее, чем предыдущий, действующий полкан полиции.

Когда мы покончили с трапезой, Ходасевич заварил нам обоим кофе. Новомодным капиталистическим кофеваркам он не доверял и готовил бодрящий напиток, как встарь, в социалистические времена – в турке. На правах хозяина полковник разрезал принесенный мной тортик и, расправившись с добрым куском, наконец спросил: «Ну, Пашенька, с чем пожаловал?»

– Хочу у вас попросить, так сказать, убежища. Не знаю даже, на какой срок.

Он развел руками.

– Мой дом – твой дом. Устраивайся на диване. Все равно Татьяна меня не жалует, бывает раз в год по обещанию. Прочих родственников и потенциальных визитеров не имею. Могу я узнать, что случилось?

– Обязательно! Тем паче, хочу попросить совета. Дело вот в чем…

И я поведал полковнику все, что случилось за последние три дня, начиная с визита в мой офис заказчика Вячеслава и заканчивая сегодняшней насильственной смертью последнего в отеле на Никитской.

Старый разведчик слушал с чрезвычайным вниманием и не перебивал – единственное, когда я без утайки рассказал, что утащил с места преступления телефон Вячеслава, он укоризненно покачал головой и пробасил: