Возвращаюсь в кухню и проверяю окно. Оно также закрыто изнутри на задвижку.

– Лидс, ты меня пугаешь.

Я качаю головой.

– Все нормально, Лайла. – Не хочу ее волновать. Если она поймет, что я сам не могу объяснить произошедшее, то лишь начнет нервничать. – Я оставил полотенце на плите. Оно загорелось. Хотел быстро схватить его и случайно опрокинул суп. – Я провожу ладонями по ее плечам. – Прости. Я все уберу.

– Давай помогу.

Я позволяю Лайле присоединиться к уборке. Лучше, если она будет рядом. Потому что сам не понимаю, что здесь, черт возьми, произошло.

Кассета заканчивается. Детектив извлекает ее, переворачивает и снова нажимает кнопку записи.

Я размышляю – а известно ли ему, что на телефон записывать намного проще? Возможно, он приверженец конспирологических теорий, один из тех, кто отрицает государственную власть до такой степени, что даже отказывается пользоваться мобильником?

– Я бы хотел взглянуть на плиту. – Он берет магнитофон и возвращается в кухню. Я на секунду задерживаюсь. А если приглашать этого человека сюда было ошибкой? Более здравомыслящие люди, услышав мой рассказ, решат, что я совсем спятил. Остается лишь надеяться, что он не передаст мою историю прямо в руки тех самых здравомыслящих людей.

А ну и пусть! Мне уже плевать. Моя будущая карьера, жалкая кучка фанатов, мой имидж, над которым работала Лайла, – они больше не имеют значения. Теперь, когда я увидел, на что способен этот мир, все кажется никчемной ерундой.

Словно я всю жизнь провел на мелководье и лишь в последние недели погрузился на дно Бездны Челленджера.

Когда я вхожу на кухню, детектив, наклонив голову, рассматривает плиту. Надавливает на ручку, поворачивает ее и ждет, пока загорится пламя. Горелка вспыхивает; он какое-то время наблюдает за ней, затем выключает и спрашивает, указывая рукой на плиту:

– Чтобы погасить огонь, требуется нажать на ручку. Как бы вы сами объяснили выключение плиты?

– Никак, – пожимаю я плечами.

С легкой усмешкой – впервые замечаю хоть какое-то проявление чувств с его стороны – он вновь усаживается за стол и ставит магнитофон между нами.

– А Лайлу это происшествие обеспокоило?

– Не особо. Я взял вину на себя, и она не задавала вопросов. Вместе мы отчистили кухню, и я приготовил обычную пасту.

– В тот вечер случилось что-нибудь такое же странное?

– Подобного масштаба – нет.

– А еще что-либо необъяснимое?

– В последующие дни произошли некоторые события, которые заставили меня задаться вопросом – не схожу ли я с ума.

– И какие же?

– События, после которых любой другой человек, не размышляя, в тот же миг покинул бы этот дом.

Лайла вяло ковыряет вилкой в пасте – больше размазывает по тарелке, чем ест. Словно ей все надоело.

– Невкусно?

Она замирает, догадавшись, что я на нее смотрю.

– Нет, все нормально.

В последнее время у нее неважный аппетит. Ест совсем по чуть-чуть, причем избегает углеводов. А сейчас у нас на ужин одни углеводы – может, потому и зачерпнула всего три раза.

Спустя неделю после выписки из больницы Лайла решила взвеситься. Помню, я чистил зубы над раковиной, а она встала на весы и шепотом воскликнула: «Боже мой!» После того ни разу не видел, чтобы она ела как следует.

Она старательно пережевывает пищу, сосредоточенно глядя в тарелку. Отпивает глоток вина и вновь начинает ковырять пасту вилкой.

– Когда приедут Аспен с Чедом?

– В пятницу, – отвечаю я.

– Надолго останутся?

– Всего на одну ночь. Они отправляются в путешествие.

Лайла кивает. Будто знает, о чем речь! Хотя, когда я позвонил Аспен и сообщил о нашем прибытии, выяснилось, что сестры две недели не общались. В тот же вечер я проверил телефон Лайлы и обнаружил несколько пропущенных вызовов – и от Аспен, и от матери. Не знаю, почему Лайла их избегает, однако большинство звонков от родных отправляются на голосовую почту.

– А с мамой ты сегодня говорила?

– Нет, – качает она головой и смотрит на меня. – Зачем?

Не знаю, почему я спросил об этом. Просто мне не нравится, что она игнорирует звонки от матери. Когда такое случается, Гейл забрасывает меня сообщениями, выпытывая, что случилось с Лайлой. Затем связывается с Аспен, та начинает беспокоиться и в свою очередь донимать меня – почему Лайла не отвечает на звонки.

Всем было бы проще, если бы Лайла чаще связывалась с родными и не заставляла их переживать. Однако они переживают. Все мы переживаем.

– Лучше бы мама завела себе какое-нибудь хобби и не требовала от меня ежедневных звонков, – говорит Лайла, кладет вилку и снова отпивает глоток вина. Проглатывает его и на несколько секунд опускает веки.

Затем открывает глаза и молча смотрит на пасту. Втягивает в себя воздух, словно желая забыть наш разговор.

Может, она слишком много времени проводила с родными после больницы? Наверное, ей нужно отдохнуть от них – так же, как и мне отдохнуть от всего мира.

Лайла берет вилку и рассматривает ее, затем переводит взгляд на пасту.

– Как приятно пахнет…

Она произносит слово «приятно» со стоном. Принюхивается к пасте. Наклоняется, закрывает глаза и вдыхает аромат соуса. Может, это новый способ сбросить наконец пятнадцать фунтов – нюхать пищу вместо того, чтобы есть?

И тут Лайла хватает вилку, накручивает на нее пасту и жадно отправляет в рот. Я еще не видел, чтобы она поглощала столько еды за один раз.

– Боже мой, как вкусно! – Она цепляет вилкой очередную порцию, запихивает в себя и, даже не прожевав, тянется за следующей. – Хочу добавку, – произносит она с набитым ртом и торопливо запивает вином.

Я беру ее миску, подхожу к плите и наполняю пастой. Она почти вырывает миску у меня из рук и в несколько приемов опустошает. Затем откидывается на спинку стула и прижимает ладонь к животу, не выпуская из правой руки вилку.

Меня начинает разбирать смех – к Лайле наконец вернулся аппетит! Никогда не видел, чтобы так комично ели.

Она со стоном наклоняется вперед и закрывает глаза. Затем опирается локтями о стол и проводит ладонью от живота до лба.

Я тоже принимаюсь за еду. И в этот момент она открывает глаза. Смотрит в пустую миску и делает ужасное лицо, словно сожалея о лишних углеводах. Закрывает рот ладонью.

– Лидс? Где моя еда?

– Хочешь еще?

Она таращится на меня – даже белки глаз выпирают – и шепчет: