— Возможно, тому, — многозначительным тоном произнес Шедад, — кто имеет на него гораздо большие права, чем царевич Асир?

— По старинному закону, первым престол наследуют сыновья, затем — братья, и лишь после них идут внуки, — добавил Арцуд. — А у царя Кагена, да пребудет он в Свете, был брат.

Значит, все же на царство, а не на регентство приехали звать…

— Брат? — Помимо воли, я горько усмехнулся — видать, наследство от Лисапета мне досталось побольше, чем я предполагал, не одна только мелкая моторика. — Да… Когда-то у него был брат… Но это было очень давно.

— Он, однако, не умер, — заметил князь Софенский.

— Умер, — спокойно ответил я. — Принял священные обеты и умер для мира.

— Бывало, такие «мертвецы» оживали, — усмехнулся Шедад, владетельный деспот Хатикана и Горной Аршакии. — Вспомнить хотя бы царицу Н’Кале. Когда умер ее сын, царь, она покинула скит и правила до совершеннолетия внука.

— Она была темнушка, из народа мурин, — отмахнулся я. — С них станется и не такое отчебучить.

Князья поперхнулись — о том, что легендарная правительница Ашшории была стопроцентная негра, в столице давно пытались не вспоминать.

— Меж тем это не единственный случай, когда люди благородного происхождения слагали свои обеты и возвращались к светской жизни по зову долга, — обронил князь Тимариани и извлек из поясной сумы свиток, который с видимым почтением (напускным — даю даже не зуб, а всю челюсть) протянул настоятелю. — Вот, послание примаса Ашшории, где он дозволяет вам, отец мой, снять священные клятвы с царевича Лисапета, ежели тот решит предъявить свои права на престол.

Тхритрава принял свиток обеими руками, склонившись в своем кресле в чем-то, похожем на поклон, почтительным жестом приложил печать себе ко лбу, подержал пару мгновений и лишь затем вскрыл послание от первосвященника. Ох, какой актер в глуши пропадает! Хочется аплодировать и верить, что раньше он про эту цидульку ни разу не слыхал.

Зато кто в посольстве главный, теперь понятно окончательно. Нет, я и так-то почти не сомневался, но эта демонстрация окончательно расставила все точки. Вопрос лишь в том, над всеми ли буквами?

— Все точно так, как и говорит досточтимый князь, — сказал настоятель, пробежав содержимое письма взглядом. — Примас действительно дозволяет снять с тебя обеты, брат Прашнартра. — И, помолчав мгновение, добавил: — Если, конечно, ты сам этого пожелаешь.

— Снять обеты… — эхом повторил я за Тхритравой. — Покинуть обитель? Зачем? Кто нынче помнит в Аарте о царевиче Лисапете? Кто поддержит его притязания?

— Те, кто от века хранит закон и традиции Ашшории, — несколько напыщенным тоном произнес властитель Хатикани. — Совет князей. Если, конечно, царевич пообещает восстановить их старинные вольности.

Ага! Вот и условия. Ну, кто же сомневался, что князюшки даже в мышеловку кладут сыр с ценником?

— А что же, старинные права и вольности членов Совета князей попираются? — с невинным видом поинтересовался я.

Хватит ли посланцам наглости обвинить покойных царей в нарушении традиций и законов Ашшории, что почти тождественно обвинению в святотатстве? Прям даже интересно стало.

— В последние годы были… некоторые отступления, — дипломатично выразился князь Софенине.

Надо же! Может, он вовсе и не такой дурак, каким кажется, и просто нужно с ним познакомиться поближе?

— И вы желаете обратно… наступить?

— О, этого все хотят! — горячо заверил меня князюшка.

— Так-таки уж и все? — усомнился я.

— Практически, — парировал властитель Софенского удела. — Многие члены Совета князей письменно подтвердили, поклявшись перед свидетелями, что поддержат претензии брата царя Кагена, коли он вернет им то, что их и так по праву. Если уважаемый князь Тимариани соизволит…

Соизволил. Сделал морду ящиком, достал из сумки еще один свиток, украшенный множеством печатей, и протянул мне. Хм, а неслабо — двенадцать гербовых оттисков из тридцати шести возможных. Причем знака самого Зулика под текстом нет.

— Ну надо же, как много отступлений мелким почерком, едва место для печатей осталось. — Я изобразил сокрушенный вид и покачал головой, попутно проглядывая написанное.

Еще бы не много. Лендед с Кагеном дворянскую вольницу за годы своего правления окоротили знатно — куда там одному популярному в некоторых районах Земли политическому деятелю с его вертикалью власти…

— Право сбора пошлины с купцов, проходящих по землям владетельных князей, значит, утрачено? Ай-ай-ай, так совсем мошной оскудеть можно.

— Истинно так, — скорбно вздохнул князь Хатикани.

— А что же это только для владетельных-то князей? Нетто кроме тех, кто в Совете князей заседает, других землевладельцев в Ашшории нет?

Князья переглянулись, соображая, что ответить. Эх, нет в вас солидарности трудящихся и понимания классовой общности, товарищи феодалы…

— Да не по чину им будет, — нашелся Арцуд.

— Да? Ну что же, понимаю, понимаю… — Я покивал. — Значит, право сбора налогов в царскую казну надо возвращать?

— Так ведь с чиновников этих государству-то одно разорение. И жалованье им положено, и воруют они безбожно — вон хоть того же брата Асмару спроси, — огладил бороду Шедад. — Он, я слышал, до монашества как раз мытарем-то и был, знает про все их порядки. Мы же лишь о благе государства радеем! К чему эти пустопорожние траты, когда князья испокон веку сами цареву долю собирали?

— Да-да, это понятно, им-то воровать степенство не позволит, — снова покивал я.

— Истинно так! — возгласил князь Софенине и воздел палец.

— Хм… И, значит, охрану благолепия в княжеских землях им же поручить заново?

— Владетельный сам обязан обеспечить чинность да безопасность жителей и путников на своей земле. Это священный его долг, — внушительно кивнул князь Хатикани. — И казне опять же расхода на содержание стражников не будет.

— Как это… ответственно. Ну а исключительное право суда вернуть, верно, для того же понадобилось?

— Зришь в корень, брат Прашнартра. — Шедад кивнул еще раз. — Именно так и есть. Судье также кормление от казны полагается, так для чего же деньги тратить и сущности умножать? Поймал князь разбойника, тут же его осудил да на елке и повесил, добрым людям на радость, а татям — во устрашение.

— Для всего этого войско надобно… Хотя вижу — снять ограничение на число княжеских дружинников.

— И безземельным витязям будет к кому на службу податься, — поддакнул Софенский князь. — Не только о казне, о царских подданных Совет князей радеет.

— Но разве не почетнее им на царскую службу поступать? — прищурился я.

— Почетнее, — не стал спорить Арцуд. — Так и надо, чтобы священную особу государя окружали лишь достойнейшие из достойных! А их, увы, немного.