ей в лицо.

Вероятно, любопытство рассмотреть вблизи женщину-чужестранку и невиданные до сих пор наряды взяли верх над страхом, так как свеженькое личико дикарки вдруг просветлело и заиграло улыбкой.

Поклонившись до пояса, она махнула путникам ручкой и ввела их во двор.

Это был простой, тесный дворик, в каждом колышке которого виднелась страшная беднота.

Вся домашняя скотина состояла из жалкой лошаденки, а под навесами не видно было никаких запасов.

Осмотрев двор, они вошли в фанзу.

Маленькая, темная и закоптелая, она вся была пропитана отвратительным специфическим запахом бедных китайских жилищ.

Беднота была поразительная.

Кан (род длинной лежанки) был покрыт рваным соломенным матом, на котором валялись деревянные миски и кое-какая посуда.

В люльке в углу кана отчаянно орали два младенца, а в другом углу чье-то тело копошилось под грудой лохмотьев.

Пораженные этой картиной невероятной нищеты, Вера Николаевна и Верлов молча стояли у порога, не зная, что делать.

Слезы навернулись на глазах молодой девушки.

– Спросите же их!.. Если нужно помочь, то мы сделаем что-нибудь для них! – произнесла она наконец.

Верлов обернулся к китаянке.

– Как зовут тебя? – спросил он по-китайски.

– Нянь-Си, – ответила та.

– Ты одна здесь, с этими детьми?

– Нет. Вон тетка лежит, только скоро умрет, а отец с матерью работают в поле и получают сто больших чохов[1] в день, – как-то грустно и пугливо ответила Нянь-Си, опуская глаза.

– Значит, вы очень бедны? – мягко спросил Верлов. – Разве вам хватает на еду?

– Нам едва хватает на гаолян и бобы, – еще тише произнесла Нянь-Си. – Но скоро отец станет богатым, когда продаст меня.

– Тебя?

– Да, меня покупает кривой столяр за двадцать лан[2], – как-то совершенно равнодушно ответила китаянка.

– Он тебе нравится?

Нянь-Си удивленно посмотрела на чужестранца.

Она совершенно не понимала этого вопроса, совершенно не понимала европейского взгляда.

– Он купил меня и возьмет в жены…

– A тебе хотелось бы не идти к нему?

– Как же не идти? Кто же даст денег моему отцу? – изумилась она.

Но Верлов не переставал выспрашивать ее.

– А если бы ты нашла где-нибудь столько денег, чтобы отец твой мог хорошенько обзавестись хозяйством, ты все равно была бы продана кривому столяру? – спросил он.

Узкие глазки Нянь-Си сверкнули.

– Тогда мне не нужно было бы кривого столяра. Но Нянь-Си не может найти! – ответила она просто.

– Что это она говорит? – спросила Вера Николаевна, нетерпеливо слушавшая до сих пор незнакомый язык.

Верлов перевел весь свой разговор.

Молодая девушка взволновалась.

– Фу, какая низость! Бедная девушка! Ведь это, ведь это…

И полная негодования, она не могла подыскать слов для выражения протеста.

– Что делать! – пожал плечами Верлов. – В Небесной империи свои законы!

– Нет, нет! – нервно воскликнула Вера Николаевна. – Я не могу допустить продажи этого бедного ребенка!

Она быстро вытащила из кармана портмоне, отсчитала пять фунтов стерлингов золотом (50 рублей) и сунула их в руку оторопевшей китаянки, глядевшей на золото изумленными глазами и, очевидно, не понимавшей ценности полученных монет.

– Скажите же ей, скажите, что тут больше, чем двадцать лан! – волновалась девушка. – Пусть не продается кривому, противному столяру!

Верлов с улыбкой перевел слова Веры Николаевны, прибавив, что теперь Нянь-Си располагает капиталом в двадцать девять лан.

Изумление Нянь-Си дошло почти до столбняка.

Несколько минут она молча, во все глаза глядела на своих нежданных спасителей.

И вдруг, упав на колени, стала неистово отбивать земные поклоны.

Взволнованная Вера Николаевна быстро подняла на ноги маленькую дикарку и крепко обняла ее, желая окончательно ободрить ее.

Через несколько секунд малютка оправилась и бурно стала выражать свой восторг, хлопая в ладоши и подпрыгивая на земляном полу.

– Только не показывай никому, кроме отца, свои деньги! – посоветовал ей Верлов.

И, обернувшись к своей возлюбленной, он добавил:

– А нам надо спешить, мы и так замешкались! Впрочем, Нянь-Си нам может помочь. Пусть она будет нашим проводником!

Эта мысль очень понравилась Вере Николаевне.

Предложение было переведено на китайский язык, и Нянь-Си с радостью согласилась показать своим благодетелям магазин шелковых материй.

Лишь только они вышли втроем на улицу, толпа любопытных женщин и детей обступила их со всех сторон.

Полудиких женщин больше всего интересовали ноги Веры Николаевны.

В бедных китайских семьях женщинам не уродуют ноги, так как работать при изуродованных ногах в поле невозможно.

Но зато если семья зажиточная, то родители считают верхом изящества превратить ноги девочек в подобие копыт.

В самом раннем возрасте родители загибают на ногах своих девочек пальцы внутрь, пригибая их к ступням, и крепко-накрепко забинтовывают стиснутые в кулачок ножки. Благодаря крепким бинтам рост ноги в ступне до щиколотки совершенно прекращается, тогда как остальной организм продолжает развиваться нормальным путем.

И когда девочка наконец вырастает, у нее вместо ступней образуется что-то вроде маленького кулачка, похожего на копытце, затянутое в острый шелковый башмачок.

Ходить на таких ножках очень трудно, и бедные китайские женщины ходят словно на ходулях, размахивая для баланса руками.

Это считается в Китае шиком, позволительным лишь более или менее состоятельным женщинам, которым не приходится нести тяжелую работу.

Не удивительно после этого, что китаянки, окружившие путешественников и видя в Вере Николаевне богатую, судя по наряду, иностранку, недоумевали, почему у нее ноги не искалечены.

Их занимали все подробности туалета Веры Николаевны, и они дошли было до того, что стали приподнимать ее юбки, но девушка, с краской в лице, воспротивилась этому самым решительным образом.

Когда, пройдя длинную улицу, они вошли сквозь ворота внутрь селения, окруженного не особенно высокой глинобитной стеной, жизнь селения была в полном разгаре.

Носильщики с грузами на коромыслах и прохожие сновали взад и вперед, торговцы с переносными кухнями выкрикивали достоинства своих кулинарных произведений, лавочники громко зазывали покупателей.

Занятое делом население смотрело на путников любопытными и изумленными взорами, но за недостатком времени не следовало за ними и не образовывало толпы.

Без всякого страха Верлов и Вера Николаевна беспечно подвигались среди пестрой толпы, следуя за Нянь-Си, шедшей впереди.

Не заметили они, как один из прохожих вдруг остановился, бросив на них удивленный и вместе с тем полный ненависти взгляд, как быстро повернулся он вдруг спиною к ним и юркнул в дверь первой попавшейся фанзы.

О, если бы Верлов заметил этого человека, душа его не была бы так покойна!

Лишь только путники прошли эту фанзу, незнакомец осторожно выглянул из дверей и юркнул в толпу, пошел за ними, держась от них на приличном расстоянии.

Это был бонза Лиу-Пин-Юнг.

Тайфун помог ему.

Расспрашивая повсюду местных жителей, бонза преследовал по пятам своих