Пандит Хар Дэйал — твердый, добившийся успеха собственными силами человек. Он большого роста, больше шести футов, с выступающими, словно ручки велосипеда, усами. Пандит уверен, что люди — это то, кем они сами себя сделали, чта мир принадлежит тем, кто использует его ради своей выгоды. В юности он покинул бедный деревенский магазин сладостей своего отца и отправился в военный городок Лахор, убедил белого сахиба и получил контракт по поставке домашней птицы в бараки военного городка.

Через несколько лет поставка продовольствия и других товаров была полностью в его руках — от молока и зерна до одежды, обуви и обмундирования. Он стал хозяином трех хавели трех городах — Лахоре, Амритсаре, Дели — и большой фермы в деревне. Он ездил на чистокровных арабских скакунах, носил костюмы «Савиль Роу», курил трубку, ел за столом ножом и вилкой и купил первый моторизованный автомобиль в районе. К нему приезжали женщины из Карачи, Лукноу и Бомбея, чтобы развлечь его. Три его жены, пятнадцать дочерей и единственный сын наблюдали через резные мраморные стены, как в мерцающем свете факелов перед Пандитом, который гладил свои усы сначала левой рукой, а потом правой, кружились танцовщицы.

Я закончил первую часть иронической кодой, сонетом о сомнительной и цикличной природе свободы. О том, как мы пытались освободиться из одной тюрьмы, только чтобы попасть в другую. Потребовалось два дня, чтобы сочинить этот сонет.

Когда я его закончил, то провел целый вечер, подсчитывая количество напечатанных слов. Прошло почти две недели — без двух дней, Четырнадцать рабочих дней. Одиннадцать тысяч семьсот восемьдесят два слова. Тридцать четыре листа и один для коды. Затем я подсчитал звездочки и черепа в конце каждой страницы дневника, в котором я делал записи о ежедневной работе. Они были аккуратно выстроены в линию — красиво и легко нарисованные пятиконечные звездочки; черепа дались мне с большим трудом: глазные впадины, усмехающиеся зубы — и все.

Звезды обозначали занятия любовью с Физз.

Черепа — то, сколько раз я боролся со своим желанием в одиночестве.

Я насчитал пятьдесят четыре звезды и четырнадцать черепов.

Физз пока не читала ничего из написанного мной, но этим вечером я показал ей подсчеты первой части произведения. Мы сидели на кровати, на ней была желтая футболка без рукавов и юбка-клеш — в такой одежде она никогда не выходила на улицу. Она посмотрела на страницу, улыбнувшись только глазами.

Дней: 19

Рабочих дней: 14

Слов: 11782

Напечатанных страниц: 35

Звезд: 54

Черепов: 14

Она взяла карандаш и сделала свои подсчеты.

— Двести восемнадцать слов за звезду, — сказала она с насмешкой.

— Это хорошо или плохо? — поинтересовался я.

— Очень плохо-хорошо, — ответила Физз.

Это была наша фраза, обозначающая плохие вещи, но сделанные хорошо.

— Посмотри внимательно, — серьезно сказала она, посасывая кончик карандаша, — с таким счетом у тебя будут проблемы с жизненным лимитом Хемингуэя.

Я заметил, что у меня впереди годы, чтобы наверстать это.

Она поманила меня карандашом, я наклонился вперед и уткнулся лицом ей в подмышку, где волосы только начали расти, — запах ее чистого пота затуманил мне голову.

— На самом деле мне нужно сейчас работать, — сказал я.

— Иди, животное, — улыбнулась она, ударив меня карандашом. — Сопящая свинья не может создать великое произведение.

— Жизнь важнее литературы! — пробормотал я, зарывшись лицом туда, откуда исходил запах мускуса.

Раздевшись, Физз снова взяла бумагу — теперь мятую — и продолжила свои подсчеты.

— Восемьсот сорок одно слово за один череп, — сказала она, вращая карандашом. — Это не плохо. Это приемлемо.

— Вообще, все куда хуже, — сказал я.

— Почему?

— Если следовать версии Хемингуэя, тебе придется добавить четырнадцать черепов к звездам, а затем разделить на них слова.

Она это сделала.

54 звезды+14 черепов=68

Слов: 11782

— Раздели.

— О боже! — сказала она. — Это оргазм каждые сто семьдесят три слова.

— Да?

— При таком количестве оргазмов к тому времени, как ты напишешь три книги, ты израсходуешь весь свой жизненный лимит.

— Мне нужно прекратить писать? — спросил я.

Физз посмотрела на меня.

— Или мне…? — я поднял бровь.

— Да, — велела она, — немедленно.

— Тогда, — сказал я, — не больше.

— Мой герой! — воскликнула Физз.

Мы прочитали где-то, будто Хемингуэй считал, что каждому человеку в жизни отведено определенное количество оргазмов — поэтому их нужно считать. Когда мы шутили об отведенном нам лимите, все происходило слишком быстро и страстно. Но в тот раз нам не нужно было беспокоиться. Когда я закончил вторую книгу и стал придумывать коду, с вдохновением начались проблемы. Любопытно, что одновременно сексуальная активность — усилившееся страстное желание — тоже начала слабеть. На пятьдесят второй день после начала работы над книгой звезды и черепа в дневнике стали встречаться все реже и реже.

Скоро мое особенное положение в семье изменилось; она больше не брала инициативу в свои руки, и нам больше не грозило израсходовать лимит Хемингуэя.

Но все это случилось позднее;. А первые шесть недель были превосходными, и работа над второй частью шла хорошо. В ней я пытался подробно описать отношения между отцами и сыновьями.

Властный Пандит полагал, что его сын, Пратап, выросший среди пятнадцати сестер, — почти девушка, слабак, который лишен таких мужских качеств, как амбициозность и настойчивость. Я сделал так, чтобы Пратап был ближе к своей маленькой матери, Камле, и придумал небольшую сюжетную линию с ней: «Богу следовало подарить мне шестнадцать дочерей! Почему он подарил нам эту пародию на сына?»

Со своей стороны Пратап думает, что его отец — слабый человек, а пустота в его душе из-за жадности. Пратап учится мягкости и силе у женщин — сестер и матери, которые заполняют его жизнь. У них же он учится стойкости — держаться ближе к земле, чтобы ничто не могло свалить тебя с ног. Пандит изо всех сил пытается заинтересовать сына своим делом. Но Пратапа не интересует продажа и покупка кур и обуви, он не хочет появляться каждую неделю в чопорном военном городке, чтобы ходить по яичной скорлупе и целовать задницы белых людей. Однако он боится своего отца, его свирепого характера и руки, которой тот привык внезапно хватать сына за ухо. Поэтому он идет туда, куда приказывает отец, оставляя сердце дома с запертыми там женщинами.

Одним судьбоносным вечером Пратап присоединяется к потоку обычных людей, идущих к Махатме. В этом море людей ему кажется, что Ганди обращается к нему одному: «Чистая душа не знает страха; слаб тот, кто применяет насилие; настоящая истина живет внутри нас; мы — это наши поступки; мы ведем себя достойно, если наши дела приносят нам счастье; Индией должны управлять индийцы; истинная храбрость измеряется только моралью; в материальных ценностях меньше всегда значит больше».