сейчас, в сплошном дыму, реве пламени и бухающей откуда-то сзади детонации представлялось невыполнимой задачей.

Сам Зорин, поймав за ремешок дрейфовавший в болоте чей-то композитный шлем, нацепил на мокрую горячую голову, помчался вперед, туда, где за пятнадцать минут боя уже жирно пылали остовы машин, и из БТР вовсю сифонило пламя, пожирая бублики потекших колес.

— Капитан, эээй, стой!!! — заорал ему в спину оглохший прапорщик, — Куда ты, там ихняя пехота! Танк, танк наш верни!! Пусть прикроет спереди.

Зорин махнул на него рукой, бежал в сторону уничтоженной головы колонны, к пылающей штабной машине, к смятой в лепешку санитарной «буханке», к небрежно выкинутому на обочину и сожженному БТРу. Там было командование сводного отряда, вместе с картами, точками привязки, радиоканалом, позывными, схемой развертывания и прочим, прочим, без чего на войне никак, иначе — только партизанить…

Прапорщик, хоть и контуженный, а был прав. Не удалось Виктору пробежать и сотни метров вперед, закрывая рукавом обжигаемое пламенем лицо, как навстречу хлестанули автоматные очереди, взбивая фонтанчики пыли впереди, прилетая тяжелыми градинами по горящим скелетам машин. Зорину пришлось опять откатываться в канаву, плюхаясь, выглядывать осторожно, чтобы увидеть, наконец, их — тоже славян, упрямых, злых, бегущих вперед короткими цепочками из трех-четырех человек, в импортном камуфляже и желтых ботинках. Видно было, как пара тащит такую же «собаку», которая сейчас потонула в кузове «Урала», и дожидаться ее залпов Виктору совсем не хотелось.

— Отходим, братва!! — заорал он, подбегая назад и с размаху дергая за рукав прапорщика, да напрасно — первые же очереди вдоль горящей колонны исполосовали сидящего на обочине контуженного кинолога, теперь кулем поехавшего от толчка в канаву, погружаясь в нее бритой, в подсохшей крови, макушкой.

— Тащ капитан, сюда!!! — отчаянно махал руками и вопил чуть дальше сержант Костя, он уже выволок из кузова сложенную станину «Метиса» с примотанными коробками управления и две укупорки ракет в зеленых пластмассовых тубусах,

— Подсобите, щас отойдем за горочку и соберем машинку!! Вдарим по гадам!

Зорин помнил про наступающих по дороге людей в желтых ботинках, про их готовый рвать в клочья АГС, молча схватил с выгоревшей травы два пусковых контейнера, тут же понял — тяжело, донести бы обе ракеты — побежал с трудом туда, куда уехали на спасительном танке партизаны. Гудело в голове, и железный вкус крови стоял в набитом хрустящей грязью рту, выдохи больно рвали грудь, казалось — все, сейчас встанет сердце, наливающееся потихоньку тяжестью за ребрами. Жужжанье в ушах нарастало, но вражеский АГС сзади пока молчал, только слышалось буханье бегущего след в след Кости, взвалившего себе на плечи треногу ПТРК.

— С дороги, менты, вашу же мать!! — заорал кто-то из-за канавы, для начала пронзительно свистнув, — Тут проход, бегите по жмурам, мины сработали! Да скорее, дрон висит! Щас бляди накроют с гаубицы!!

Зорин увидел за канавой, за изрытым недавними взрывами и кое-где пестрящим трупами своих ребят узким полем, машущего рукой с зажатой красной тряпкой недавнего беззубого партизана. Тот махал им, успев между делом швырнуть разок из подствольника в голову колонны улетевшую булыжником гранатку ВОГ. Холодная болотная жижа остудила тело, затекла под броню, бушлат и тельник, даже обожгла райской прохладой горячее темя под каской, заодно сполоснув разгоряченный сухой рот. Ракеты от ПТРК Виктор не бросил, выкарабкался на другой берег, суча ногами, пополз в лесополосу, следом в кусты тяжело перевалился сержант Костя.

— Чего легли, ходу!!! — прогнусил беззубый, подтыкая мохеровый бурый шарф на голой шее, — За мной, посоны…

— Да ты скажи, куда?! Дай минуту, сил нет, — Зорин укатился дальше вниз, в жухлые колтуны прошлогодней травы, сливал из шлема остатки стоялой воды на пересохший язык.

Первый прилет ударил в голову догоравшей колонны, потом разрывы плесканули второй и третий раз, раскачивая землю под ногами, отдаваясь в позвоночнике, сметая с дороги остатки техники и мертвых людей. Горячая волна огня, земли и водяного пара обдавала уцелевших, вобравших головы в плечи уже в ста метрах от смертельной трассы, ползущих лесополосой прочь, дальше, в надежде укрыться от бесстрастного глаза железной птицы, корректирующей смерть.

4

Да трепещут все жители земли,

ибо наступает день Господень,

ибо он близок — день тьмы и мрака…

перед ним пожирает огонь, а за ним палит пламя…

(книга пророка Иоиля, гл.2)

Надо было бросить курить, причем уже давно. Тридцать лет заполнялись легкие табачной бурой клейковиной, и ладно бы — вся проблема в подбирающемся раке легкого, так ведь бежать не дает ноющая боль в груди, левой лопатке, плече и шее… Это сердце, врач говорил во время профосмотра, на старой, важной и человеческой работе, в той жизни — в прошлом, «ковидном», году. А сейчас рака, ковида и инфаркта, пожалуй, нет. Есть только зазубренные кусочки металла и оранжевые шапки взрывов, которые так растерзают хрупкие человеческие тела — патологоанатому работы не останется.

Поэтому не сбавляй темпа, беги, — кричал самому себе Савельев, огибая коварные узлы ивовых корней, старых осиновых пеньков, раздвигая на ходу хлещущие по щекам вицы. Беги, тебе все равно скоро конец, а там умирают люди, которым, может, еще жить? В этом лесу, на западном берегу Северского Донца, весна уже наступила — редкие потемневшие крупинчатые шапочки снега виднелись лишь у подножия нахмуренных елей, спрятавшись под их колючими юбками. Не обращая внимания на близкий треск выстрелов, синицы не унимались — март важнее боя. Сколько еще войн затеют кровожадные двуногие, а жизнь-то этого мира ведь должна продолжаться?..

Весло винтовки, перекинутой за спину, пару раз норовило бросить Георгия навзничь, зацепившись за стволики юных деревьев, однако, он выдерживал эти рывки, мчался к дороге, выхаркивая на бороду тягучую слюну. Мыза, который хоть и помоложе, давно отстал, ну, да у него пацан Мотька следом на прицепе, понимать надо, не бросишь парня, хоть и выдали ему коротыш АКСУ, а воевать одному — в десять лет рано. Сеструху его, девчонку и вовсе запрятали в овраге, оставили одну, но ничего — дождется, значит, — будет жить. Главное, чтоб уцелел кто-то из них, взрослых, кто помнит, где она сидит на куске туристической пенки в заросшей норе, в буераке.

На трассе вовсю уже горело абсолютно все, исходя масляным дымом, чадили серые КАМАЗы, «Уралы», успели до рыжины истлеть в высокотемпературном пламени остовы «буханок». Без остановки поливал пулемет, мелкой чечеткой дробили автоматные очереди и каждые шесть секунд — через десять ударов сердца — в два такта — да-дамм — раскатывался гулом танковый выстрел. Савельев выскочил к высокой насыпи,