борт бронемашине, под обновленную эмблему гитлеровской дивизии «Рейх» и десантники вместе с БМП исчезли в оранжево-черном клубке огня.

Савельев перегодил секунду взрыв с открытым ртом, сберегая перепонки, услышал, как внутри танка костромской срочник, оператор-наводчик Рома гремит укупоркой снаряда и доворачивает башню на двух оставшихся бандеровцев. Георгий осторожно привстал на колено, чуть выглянул вперед, сквозь дым оглядывая горящие теперь кусты и берег, по которому щедро размотало нутро БМП, увидел, как один из двоих оставшихся «азовцев», невысокий коренастый старый мужик бросил автомат и поднял руки, второй же, худой, вихрастый длинный парень с бледным лицом, торопясь, выковыривает из разгрузки гранаты.

Савельев, секунду думал, что лучше бы ему самому было остаться лежать за УАЗиком, поскольку противопехотные гранатки танку — что мухи, и пусть экипаж Мишки Аронова, темноглазого кудрявого сержанта, предков которого жгла в печах нацистская сволочь вот с такими же шевронами, как у этого молодого азовца, исполосует фашистов курсовым пулеметом?! Кого спасать, брать в плен? На кой черт эта история? Вот Мыза — тот, если бы здесь сейчас был, а не отстал с Матвейкой в начале колонны — Мыза бы не задумался. Подошел бы быстро, экономя патроны, зарезал бы обоих нациков, в память о своей жене, и о дочке. Да и Мотька — думая о мамке, упер бы «калаш» прикладом себе в детские ребра, неумело стеганул бы по гадам длинной очередью…

Но ты-то, ты же — русский доброволец, думал пятидесятилетний гуманист Савельев. И в твоем сердце никак нельзя дать нишу кровавой, душной мести, ибо война идет святая — за правду. А, может, это потому что твои-то близкие не раздавлены такими же нацистскими броневиками, их не насиловали татуированные азовские волки, твоим детям и внукам не разбивали они головы о стены, не сожгли ж твою мать в хате заживо?.. Вздыхая собственной глупости, уже поднимаясь в рост, Савельев убежденно отвечал себе — нет, пусть еще живут, обманули их, лгали долго, ведь свои они — славяне…

— Руки поднял, дебил!! — заорав до красной рожи, выскочил Георгий вперед танка, быстро рванул вперед, уставив длинный ствол СВД в сумасшедшие мальчишечьи глаза азовского десантника. Думал фоном быстро и по привычке с долей безразличия — мол, так тому и быть, — как бы сдуру паренек не повыдергивал колечки, как бы танкисты со слепу не пазганули из пулемета, как бы второй бандеровец, шуганый мужик за шестьдесят, не вытащил пистолет из-под разгрузки…

— Кирило, та ты брось, ну… — дядька бандеровец шагнул вперед, обнял своими узловатыми кистями кулаки парня с зажатыми гранатами, — Не балуй, малой… Ты шо ж, помре решив?! Це ж тож люди, нэ собаки…

За спиной Савельева лязгнул люк в башне танка, командир машины сержант Миша выбрался, доверительно прижался к упорам зенитного пулемета, крикнул сверху:

— Слыхали? Клешни подымайте, живо!!

Уговаривать глупо, нет тут места нормальной жизни. Сзади прет чужая пехота и зудит где-то в небе дрон-корректировщик. До испепеляющей артатаки — минуты. Савельев быстро приблизился к замершей паре в западном камуфляже, чуть отстранил плечом взрослого и долбанул парня в переносицу бакелитовым истертым прикладом винтовки.

Нарастающий вой снарядов на излете мчался с юга, заполняя небо, оставляя еще шансы выжить, если немедленно, сейчас — провалиться сквозь землю, или бежать — быстрее чемпионов. Батарея Д-30, или «Акаций», возможно, тех самых, которых хотел прищучить Мыза давеча с помощью встреченного Мишкиного танка, получила координаты с коптера, навелась скоренько и плюнула в пасмурное небо три фугаса.

— На плечо его, быстро!! — орал Савельев пожилому азовцу, попутно отправляя танк на другой берег реки, через понтоны, — Миша, пошел на ту сторону! Газу, газу!! Через километр съезжай в овраг и маскируй машину. Вперед!! Догоним…

Старый фашист, торопясь, срывал бронежилет с парня, скидывал свой, кряхтя, мастырил нескладного, длинного юношу на плечи, неловко пер вперед по глинистому берегу, так что носки ботинок того, касаясь земли, чертили борозды.

Обстрел набирал силу. Била гаубичная батарея, методично, размеренно — та-да-дамм — с отдачей в ноги, в спину, через качающуюся, дрожащую землю. Тем хуже, думал Георгий, что особой точности от старых Д-30 не дождаться — дрон передает координаты колонны, а накроет, где попадя. Хотя, может, лупят как раз по переправе, но нет же — тут у них был отсекающий десант на сожженной теперь БМП. Кто разберет, главное — мчаться изо всех сил на тот берег, там рассыпаться по канавам и кустам. Даст бог — вот-вот польет дождик и уберется коптер восвояси.

— Быстрей же, ты, зар-р-раза! — Савельев бежал за пыхтящим мужиком, едва волокущим длинного юного однополчанина, уже под берцами качались мокрые рыжие понтоны, помогая старому нацисту, подхватил за лодыжки пацана, перли вдвоем, а рядом ложились фугасы, и один, совсем близко — бухнул прямо в реку, окатив ледяной коричневой пеной.

Силы оставляли пожилого, сутулая спина его ходила ходуном, однако, все же миновали переправу — рядом спасительная заросшая опушка. Тут мужик безнадежно рухнул ничком в заросли, хрипел, переводя дух. Парень поленом валялся здесь же, не приходил в себя.

— Не могу больше, си-ии-л нет. Пристрели. Мне — все-ее…

— Не для того спасал я вас, дядя — Савельев присел рядом на корточки, — Кончить бы сразу — и всех делов. Что, весело было ментов крошить безоружных, а?!

— А хто их сюда звал? — откашлялся азовец, — Чего нас тащишь с собой, чтоб издеваться?

— Да не, — Савельев легонько ткнул парня под зад, да тот только мычал, обморок еще не отпустил молодого. — Это по вашей части — пытать, глумиться. Поднимай его, и вперед, бандера! А отвечать придется — только перед своими же, перед Луганскими, Донецкими. Я вас обязательно доведу, чтоб в глаза им поглядели…

Обстрел понемногу затихал сзади. Весенний день гас, небо совершенно затянули облака и грянул настоящий ливень. Дрону пришлось убраться прочь, а подходившая пехота так и не добралась до сгоревшей колонны, видно, испугавшись засады, в которой сгинули советский танк в чужом, крестами, камуфляже и советская же БМП с фашистскими эмблемами.

5

Суд же Божий состоит в том,

что свет пришел в мир;

но люди более возлюбили тьму, нежели свет,

потому что дела их были злы;

(Евангелие от Иоанна, 3:19)

— За каким ч-о-о-ртом, ты их тащил, Жора?! — на Мызу совершенно не хотелось смотреть. Привычная уже внешность немного изуродованного мужика с розовыми рубцами на щеках, кривым малозубым ртом и полустесанным носом вместо обычной добродушной безусой рожицы превратилась в оскаленную морду питбуля. Он вплотную приступил к Савельеву, слегка