И если что и доставляет проблемы клиру и стоящим во главе его иерархам, так это народ. Каковой, по мнению значительной их части, испорчен революцией и не верит в Б-га, как это следовало бы. Или вообще не верит. И к инициативам сверху по этой части относится не так восторженно, как должен. Или вообще никак. Потому что заражён западным скептицизмом и еврейским духом или потому что вообще никакому начальству не доверяет, а тому, которое с уверенностью, заслуживающей лучшего применения, претендует на право компостировать ему мозги, особенно, Б-г весть. Он и без революции и евреев подозревал, что его попы дурят и являются частью государственной системы, отношение к которой населения в России является главной причиной того, что страна такая большая. Ноги делал народ от всех тех дьяков, подьячих, губернаторов и митрополитов, которые были властью, аж до Тихого и Ледовитого океанов. В раскол уходил и в сектанты всяческого типа и вида. За Дунай к туркам и в Польшу — как Курбский и Станкевич. Или в Штаты, ФРГ, Канаду и Израиль.

Не повезло власти в России с народом. Во все времена ей не везло — и теперь не везёт. Ни светской. Ни религиозной. Ты ему пенсионную реформу — он злобно клевещет, что грабят и плакать не дают. Ты ему основы мировых религий в школу — он против, требует светской этики или вместо основ православия выбирает чёрт-те что, подозревая, что паствы у церкви нет и её из его детей на будущее готовят. И, в общем, правильно подозревает, хотя основное прибавление из-за этой инициативы получили верующие мусульмане, причём с ней в школу сплошь и рядом проникают радикальные исламисты. Благо начальство в исламских регионах страны с ними находит язык намного легче, чем с традиционалистами. По-русски говорят свободно, молодые, активные, с деньгами. Обещают всё, чего может хотеть бывший офицер, измученный проблемами депрессивного региона. И если читатель думает, что это только про Ингушетию, — так нет. Это про проблему в целом. Что же до веры как таковой, не помогают её распространению храмы шаговой доступности. Но раздражение вызывают.

Может, в будущем оно и поможет. Так ведь кто его знает, что в этом будущем произойдёт? Музейных церковные снесут и подомнут. Там ни отчаянности, ни связей. Одни апелляции к законам да Конституции. Чего они стоят? Сон в летнюю ночь те законы и та Конституция. Не более чем. Светских демонстрантов? А Милонов с крестным ходом — эффективный ответ на выпады питерских «яблочников» — зачем? Не говоря уже об отдалённом потомке графа Льва Толстого, напомнившем протестовавшим питерцам о «вырвавшихся из черты оседлости с наганами» людях, в которых без особого труда угадывались всё те же евреи. И простодушное до идиотизма признание крупного иерарха, что многие епископы верят в то, что последний император пал жертвой ритуального убийства, тоже о многом сказало. Воистину не ведают, что несут эти люди. Что власти они хотят, влияния и собственности — видно невооружённым глазом. И что всё это у них будет — тоже. А как они всем этим распорядятся — пронеси страну Г-ди! Как раз сто лет с Гражданской войны…

В Советском Союзе были народные депутаты, КПСС, КГБ и общество «Знание». А также профсоюзы, которыми, как правило, руководили самые ленивые и бессовестные трудящиеся, ленинский комсомол и много других организаций, куда записывались добровольно, понимая с 30-х, что иначе дороже выйдет. Менялись десятилетия, менялись портреты членов ЦК и Политбюро ЦК. Депутаты Верховного Совета менялись с постепенностью времён года. Шли съезды КПСС, один за другим. Их отмечали латинскими цифрами и забывали, как обещания партии и правительства. Это сейчас, когда партий много, а правительство раздражает самим фактом своего существования, население периодически охватывает ностальгия по советской власти. Тогда её не было. Говоря откровенно, большинству идеологический шум в ушах даже и не мешал — было по барабану. А если кто о чём сожалел, так об уровне жизни до 1913 года. Поскольку политэкономия капитализма вытанцовывалась вполне логично, а та же самая, но социализма, не выходила никак. Не шёл каменный цветок. Никакими усилиями не шёл.

«Неубедительно излагаете», — сказала автору на этом экзамене дама-преподаватель по фамилии Тарасенко, имени которой, увы, в памяти не осталось. «Нет в вас веры в материал. Формально, без души говорите. Всё правильно, но не чувствуется, что вы проникли в суть предмета». И с видом печальным, как, наверное, требовала ситуация, поставила четвёрку. И была права! По капитализму там всё сходилось. И по Марксу. И по Энгельсу. И учебник был ясен, как лермонтовская струя, которая светлей лазури. А по социализму — тьма египетская и термины из первобытно-общинного строя. Хотелось застрелиться, но из учебной танковой пушки, стоявшей на военной кафедре, которую летом наводили на стройку здания МВД напротив, застрелиться было нереально. Единственное, что оставалось, зубрить до посинения и надеяться проскочить. Поскольку преподаватели общественных дисциплин в институте были не такие вредные, как их предметы. Некоторые даже очень. Что стало ясно ещё на первом курсе, на истории партии, у Людмилы Позмоговой.

«Вы мало читаете Плеханова!» — воскликнула она на первой лекции. «Мы его вообще не читаем», — откликнулся эхом только что избранный секретарь курсового бюро ВЛКСМ Миша Марега из группы, где обучались будущие кузнецы. Будучи офицером и коммунистом после армии (мальчика, сдуру полезшего под танк, успел вытащить), он это мог себе позволить. И, кстати, так себя до самого конца института и вёл — раскрепощённо и без комплексов. Кличка у него была Троцкий, поскольку в споре с той же Позмоговой насчёт её предмета он умудрился продемонстрировать феерические для 70-х годов знания его цитат. Откуда — Б-г весть. Наверное, прочитал какую-то недорепрессированную при Сталине и не выброшенную на помойку позднее троцкистскую брошюру. Что характерно, преподаватель с ним спорила и выгнать из аудитории не покушалась. После чего новоиспеченные студенты на всю жизнь поняли, что институт — это не школа. Хотя в обиходе именно так его и называли. «По рублю и в школу не пойдём» — классическая формула студенческого филонства…

Историю КПСС мучили на первом курсе. Политэкономию — на третьем. МИСиС был вузом красных инженеров и будущих танкистов. Да и располагался в Октябрьском районе, стоя на Ленинском проспекте — где стоит по сей день, прибрав к себе соседний Горный институт в период, когда ректором был удачно вписавшийся в реформу образования человек, чьё имя автор упоминать не готов. Поскольку если уж с Геростратом у человечества не получилось, пускай хоть этого реформатора и продвигателя ЕГЭ в жизнь потомки забудут. Общественные дисциплины институту с такими вводными были остро необходимы и присутствовали везде — на каждом курсе каждого факультета. И некоторые были даже интересны. Особенно если преподавали их симпатичные незамужние девушки, только что завершившие собственное, не слишком близкое к техническим дисциплинам обучение. Что и случилось с философией — и с удачнейшим образом доставшейся прокатчикам в преподаватели этой нудятины стройной, с глазами газели Валентиной Мапельман, которая была моложе половины своих студентов.

Не то чтобы от этого философия становилась более понятной. Но на её семинары студент плыл косяком, сравнимым по плотности с нерестящимся на Сахалине лососем. Отвечать ей и облажаться было величайшим моветоном. Так что все, кроме самых косноязычных и тупых, что-нибудь да знали. С тех пор автор понял: очаровательной женщине можно простить любую чушь, которую она вынуждена нести в массы. Её можно даже не слушать — на неё нужно смотреть и наслаждаться тембром голоса и тем, как она выглядит. Достаточно минимума для того, чтобы на инстинкте в общих чертах повторить, что она говорила, если по неловкости обратишь на себя её внимание и тебя вызовут. Жаль, что в российской Думе этот приём не используют: прения законодателей производят не менее удручающее впечатление, чем классическая философия. А мозг выносят не хуже. Но Валентину Михайловну студенты искренне любили, так что старались, как могли. Философами не стали, но предмет никто не возненавидел — эстетика в толпе молодых альфа-самцов победила скуку. На философии!!!