Уильям повернулся ко мне и, увидев выражение моего лица, сказал:

– Люси, о господи, пошли.

И я покачала головой и направилась домой, а он шел рядом.

– О, Пуговка, теперь я вспомнил.

Он был единственным, кому я рассказала.

Кажется, мой брат учился тогда первый год в средней школе. Возможно, ему было годом больше или годом меньше. Мы еще жили в гараже, так что мне было около десяти. Поскольку моя мать брала заказы на шитье, у нее были разные пары туфель на высоком каблуке в корзине, в углу гаража. Эта корзина заменяла маме стенной шкаф. В ней были бюстгальтеры и пояса с резинками. Наверно, она держала все это для женщин, которым нужно было что-нибудь переделать и которые приходили не в том белье. Даже когда все женщины носили подобные вещи, моя мать надевала их только в тех случаях, когда должна была прийти заказчица.

В тот день Вики с криком прибежала за мной на школьный двор. Я не знаю даже, проводились ли в тот день занятия в школе и почему она была не со мной. Помню только, как она кричала и как собралась толпа и люди начали смеяться. Мой отец ехал в нашем грузовике по главной улице города и орал на моего брата, который шел на высоких каблуках (я узнала туфли из корзины), в бюстгальтере поверх футболки, с ниткой искусственного жемчуга на шее. По лицу брата текли слезы. Отец ехал рядом в грузовике и орал, что брат – гребаный педик, и пусть все это знают. Я глазам своим не поверила. Взяв Вики за руку – хотя я была самой младшей, – я так и вела ее всю дорогу домой. Мать, которая была дома, сказала, что нашего брата застукали в ее одежде, и это было отвратительно. Отец дает ему урок, а Вики пусть заткнется. И я увела Вики в поля, и мы там гуляли, пока не стемнело – тогда мы больше боялись темноты, чем нашего дома. Я не уверена, что все было именно так, но я знаю. Я имею в виду: это правда. Спросите любого, кто нас знал.

В тот день, когда в Виллидж был гей-парад, мы с Уильямом, кажется, поссорились. Потому что я помню его слова: «Пуговка, ты просто не догоняешь, не так ли?» Он имел в виду, что я не понимаю, что меня можно любить. Он очень часто это говорил, когда мы ссорились. Он единственный звал меня «Пуговка». Но он был не последний, кто говорил эту фразу: «Ты просто не догоняешь, не так ли?»

В тот день, когда Сара Пейн сказала, что садиться писать следует с открытой душой, она напомнила, что мы никогда не узнаем, что это такое – понимать другого до конца. Это кажется простой мыслью, но, становясь старше, я все больше проникаю в смысл того, что именно она хотела сказать. Мы думаем, мы всегда думаем: что в этом человеке такого, что заставляет нас его презирать, заставляет чувствовать свое превосходство над ним? В ту ночь – я помню это лучше, чем все, что сейчас описала, – отец лег рядом с моим братом в темноте и обнял его, как будто тот был малышом, и укачивал его. И я не могла разобрать, где чьи слезы и где чей шепот.

– Элвис, – сказала моя мать. Это было ночью, и в комнате было бы совсем темно, если бы не огни города в окне.

– Элвис Пресли?

– А ты знаешь какого-нибудь другого Элвиса? – спросила мама.

– Нет. Ты сказала «Элвис». – Немного подождав, я осведомилась: – Почему ты сказала «Элвис», мама?

– Он был знаменитым.

– Да. Он был таким знаменитым, что умер от этого.

– Он умер от наркотиков, Люси.

– Но все дело было в одиночестве, мама. Из-за того, что он был таким знаменитым. Подумай об этом: он же не мог никуда пойти.

Мама долгое время молчала. Наверно, она действительно размышляла об этом. Наконец она сказала:

– Мне нравились его ранние выступления. Твой отец считал, что он сам дьявол – ну, из-за дурацкой одежды, которую он надевал под конец. Но если бы ты только слышала его голос, Люси…

– Мама, я слышала его голос. Я не думала, что ты что-то знаешь об Элвисе. Мама, когда ты слушала Элвиса?

Снова последовала долгая пауза, потом мама сказала:

– Э-э… Он был просто мальчиком из Тупело. Бедный мальчик из Тупело, Миссисипи, который любил свою маму. Он нравится дешевым людям. Те, кто его любит – дешевка. – Сделав паузу, она впервые за это время заговорила голосом из моего детства: – Твой отец был прав. Он просто отбросы.

Отбросы.

– Да, настоящие отбросы, – сказала я.

– Ну конечно. Наркотики.

И, наконец, я сказала:

– Мы были отбросами. Да, были.

Мама произнесла голосом из моего детства:

– Люси-Сукина-Дочь-Бартон, я не для того летела через всю страну, чтобы ты говорила мне, что мы отбросы. Мои предки и предки твоего отца одними из первых прибыли в эту страну, Люси Бартон. И я не для того летела через всю страну, чтобы услышать от тебя, что мы отбросы. Они были хорошими, порядочными людьми. Они высадились в Провинстаун, Массачусетс, и они были рыболовами, они были поселенцами. Мы осваивали эту страну, а храбрецы позже двинулись на Средний Запад. Вот кто мы такие, и вот кто ты. И никогда не забывай об этом.

Прошло несколько минут, прежде чем я ответила.

– Я не забуду. – А потом я сказала: – Прости меня, мама. Прости.

Она молчала, и, казалось, я ощущаю ее ярость. Я чувствовала, что из-за этих ее слов дольше пробуду в больнице, чувствовала всем своим существом. Мне хотелось сказать: «Уезжай домой». Уезжай домой и расскажи людям, что мы не отбросы, расскажи им, как твои предки прибыли сюда и убили всех индейцев, мама! Уезжай домой и расскажи им все.

Может быть, мне и не хотелось говорить ей такое. Может быть, я думаю так сейчас, когда пишу это.

Бедный мальчик из Тупело, который любил свою маму. Бедная девочка из Эмгаша, которая тоже любила свою маму.

Я употребила слово «отбросы», как это сделала моя мама в тот день в больнице, назвав так Элвиса Пресли. Я употребила его в беседе с моей подругой, с которой познакомилась вскоре после того, как покинула больницу. Она моя лучшая подруга. И она рассказала мне – после того, как моя мать приезжала ко мне в больницу, – что подралась со своей матерью. Я сказала ей:

– Так поступают только отбросы.

А моя подруга ответила:

– Значит, мы были отбросами.

Помню, ее голос был сердитым, но в нем слышались виноватые нотки. Я так никогда и не сказала ей, что с моей стороны было неправильно говорить такое. Моя подруга старше меня, она знает больше, чем я, и ее воспитали конгрегационалисткой[21]. А быть может, она забыла. Впрочем, не думаю.

И вот еще что.

Сразу после того, как я узнала, что меня приняли в колледж, я показала своему учителю английского в средней школе рассказ, который написала. Я мало что помню, но вот что осталось в памяти: он обвел кружочком слово «дешевый». Предложение звучало примерно так: «На женщине было дешевое платье». Не употребляй это слово, сказал он, оно неприятное и неточное. Может быть, он выразился иначе – но он обвел слово кружочком и мягко сказал что-то насчет того, что оно неприятное и нехорошее. Я запомнила это навсегда.