Максим снова перетягивает одеяло на себя. У него сотни историй и яркий ораторский талант. И если он вздумает написать книгу о нашем отряде, она точно удастся. Она будет не только грустной, но и оптимистичной. Будет вызывать приступы хохота и острое желание действовать.

У Суворова звонит телефон, и я придвигаюсь, чтобы слышать взволнованный голос на той стороне связи.

– Нашли паренька. Полуживой. «Скорая» везет в больницу. Все будет хорошо.

– Не сомневаюсь, – произносит Суворов и встает.

Макс и Сашка подскакивают вслед за ним.

Суворов берет меня за руку, и мы уходим.

Во сколько бы я ни проснулась, солнце уже на месте.

Слышу, как папа собирается на работу. Вчера он спросил о встрече с Грибом, и мне пришлось импровизировать.

С моих слов получилось, что Гриб осмотрел меня с головы до пят и был приятно удивлен. Сказал, что свобода идет мне только на пользу, и следующая наша встреча назначена на июль. Папа мне не поверил и сразу позвонил уважаемому Боровику Мухоморовичу. Даже на другом конце комнаты я слышала доносящееся из трубки:

– Это не шутки и не игрушки, Агата поступает очень глупо, а вы ей потворствуете. Все наши многолетние усилия могут оказаться напрасными.

На этих словах я расплакалась и убежала в каморку. Какие такие особые усилия прикладывал Гриб, если болезнь все время возвращается? Она прорастает во мне, завоевывая клетку за клеткой.

После назидательной тирады Гриб велел нам приезжать сию же секунду. Папа вызвал такси, и через час у меня уже брали анализы на биопсию.

Одно радует – домой отпустили. Но по первому звонку Гриба я мигом должна материализоваться в его кабинете. Звонок, естественно, будет на папин телефон, потому что мне совсем нельзя доверять.

Веки наливаются тяжестью, и в следующий раз я просыпаюсь уже в двенадцать. Вот это да! Сама собрала людей на хорошее дело и опаздываю.

Умываюсь и чищу зубы с закрытыми глазами – хочется досмотреть посетивший на рассвете сон. Но он не возвращается.

Пробегая к двери мимо зеркала, замечаю на щеке красные полоски от подушки. И как это Вадиму удается смотреть на меня с симпатией? Я неприбранное неухоженное чудовище. Хорошо еще, что прекратила экспериментировать со штанами не по размеру.

На маршрутке за семь минут добираюсь до дома Объекта. Он крутится возле старенькой отцовской машины.

– Не заводится?

– Сейчас полетит, как миленькая!

С трудом втискиваюсь на заднее сиденье. Там тюки с одеждой, гримом и другими нужными прибамбасами. Раздается протяжный вой. Ясно, Сашка еще и баян захватил.

– Как здорово подготовился!

– Кирюха поделился. Хотел с нами поехать, но в последний момент не получилось. А жаль, мог бы нам такой мастер-класс преподать.

– Надеюсь, успеваем.

– Самое то. Кирюха посоветовал это время. После завтрака они еще сонные и процедуры проходят, а сейчас как раз пообедают. Понятное дело, внутрь нас не пустят. И тем не менее… Дети – они даже в больнице дети, ты же понимаешь, Агаш. Им всегда сказки хочется.

Когда раньше Объект рассказывал мне о Кирилле, я радовалась еще одному чудесному человеку в своей копилке и грустила, что пока не могу стать таким же клоуном. Потому что нахожусь по другую сторону.

Сегодня я надеюсь хоть немного приблизиться к своей мечте.

Вадим топчется возле своего дома. На нем клетчатые шорты до колен и желтая футболка. С ним Баффи на поводке.

Ловит наши удивленные взгляды:

– Чего? Вы же сами не сказали, куда ехать.

Вадим с Баффи с трудом влезают в машину.

– Но Баффи же в декрете.

– И что, она теперь не человек, что ли?! Ей гулять надо, воздухом дышать, косточки грызть. У вас, случайно, косточки нет? Я бы чего-нибудь погрыз.

– Не завтракал? – удивляется Объект. Он не понимает, как это возможно пропускать законные приемы пищи. – У меня где-то булка завалялась, а еще…

– Ребят, давайте потом о еде.

– Кстати, да! Что делать надо?

Пока Объект убеждает Вадима, что у него прирожденный шутовской талант, я глажу Баффи. Почему у собак глаза умнее и выразительнее, чем у большинства людей?

Неподалеку от больницы мы останавливаемся, чтобы загримироваться. Объект натягивает безразмерный синий комбинезон и рыжий кудрявый парик. Я рисую ему красные щеки и гигантские веснушки. Вадим выуживает из пакета красный пиджак в белый горошек, но никак не может подобрать штаны, – одни сваливаются, другие не налезают.

– Оставайся в шортах, они у тебя веселенькие, – предлагает Объект. – И цилиндр на голову нахлобучь.

Вадим послушно напяливает шляпу, и они с Объектом колдуют над моим лицом. Сначала тихо хихикают, а потом ржут в голос. В зеркало я не решаюсь посмотреться, лучше не знать, как меня разукрасили эти великие гримеры. Салатовая пачка балерины болтается на поясе. Разноцветные клоунские носы как финальный штрих. Заодно приукрашиваем Баффи, прицепляя ей на загривок розовый парик. Объект достает баян, играет он вполне сносно. Остается лишь надеяться, что детишек мы развеселим, а не напугаем.

Такой разноцветной толпой бежим к окнам детского отделения. Впереди, будто Карлсон, потерявший пропеллер, переваливается с ноги на ногу Объект. О баяне он совсем забыл или поленился тащить, поэтому его волочет Вадим. При беге инструмент издает душераздирающие звуки, сигнализирующие о нашем появлении.

Беременной Баффи очень идет розовый цвет. Меня срубает приступ смеха, и я отстаю. Задираю голову и вижу, что бег сумасшедших клоунов не остается незамеченным. Окна во многих палатах открыты. Первыми нас замечают две девушки-медсестры и мальчик, сидящий на подоконнике второго этажа.