Круглов попрощался и пошел вдоль по улице с пирамидальными тополями. Быстрая походка, собранные движения. На ходу кому-то звонит. Кажется, говорит о втором магазине. Деловой человек.

Но отпускать его было нельзя. Невысказанная раньше мысль, что я приехала найти убийцу Веры, вспыхнула в голове и застыла, как название фильма на афише.

– Подожди! – крикнула я, бросаясь следом.

Витя остановился и обернулся. Красивый кадр – застывшее движение на фоне тополей и уходящей в небо сопки.

– Пойду с вами. Я же местный лес как свои пять пальцев… И спортивным ориентированием занимаюсь.

Круглов нерешительно смотрел на меня – не хотел брать, но отказать постеснялся:

– Ладно, давай.

Витя не говорил, куда мы идем, очень спешил, срезал дорогу – мы петляли по протоптанным тропинкам между домами. Во дворах стояли новые детские площадки, но белье по-прежнему сушили на проволоках, натянутых между поржавевшими Т-образными стойками. Внутри город остался почти таким, каким я его помнила. Протоптанные дорожки. Заросшие палисадники. Кусты жимолости и боярышника жмутся к домам.

Тропами мы пришли к двухэтажному зданию, окруженному метровым забором из железной сетки. Витя открыл незаметную глазу калитку, а потом закрыл ее на задвижку изнутри. Знакомые выщербленные бетонные плиты. Новые стеклопакеты поставлены неаккуратно: торчит пена, контур не заделан. Витя повернул за угол, а я засмотрелась на Веру. Она улыбалась мне за стеклом. Это было окно рядом с нашей партой, откуда мы когда-то вместе выглядывали в школьный двор: кто курит, кто с кем целуется, кто сбегает с уроков через заднюю калитку.

– Сашк, ты заблудилась? – выглянул из-за угла Витя.

– Нет-нет, – ответила я, отворачиваясь от призрака в окне. – Просто задумалась.

– Вы, сценаристы, типа такие же двинутые, как писатели?

Вопрос был так внезапен, что я тянула «э-э-э-э…», пока мы не вошли в школу, а там Витя, к счастью, о нем забыл.

В актовом зале сидели не школьники, взрослые люди. Им что-то рассказывал и показывал мужчина в комбинезоне.

– Садись пока, – шепнул мне Витя, а сам отошел вглубь сцены и зашуршал там.

– По предварительным данным, ушли сегодня утром. С момента выхода из дома, – мужчина в комбинезоне посмотрел на часы на руке, – прошло семь часов сорок шесть минут. Прочесываем лес по ту сторону сопки. Фото детей скинул на почту. Выезжаем через пятнадцать минут, автобус, как всегда. Проверьте заряд телефонов. Вопросы?

– Компас дадите? – крикнули из зала.

– Да, – ответил Витя. Он спрыгнул со сцены, держа в руках приборы и одежду. – И кто с работы-учебы, подходите, найдем обувь и куртки.

Все в зале встали и потянулись к нему.

– Берем фонарики, батарейки. – Витя раздавал и то и другое.

Включались-выключались фонарики, стучали, сменяясь, батарейки.

– Держи. – Витя кинул мне непромокаемую куртку невообразимой расцветки, такую, которую видно издалека. Потом ушел за занавес и вернулся с кроссовками.

– Подойдут? Если нет, придется домой идти.

Кроссовки подошли. Не успела я понять, что происходит, как нас уже посадили в автобус и повезли.

– Это все добровольцы? – прошептала я Вите.

– Даже не половина. Детей и охотников много теряется, старики и шизофреники – по весне. Сначала волонтеров было человек десять, потом, как нашли нескольких потеряшек, спонсоры подкинули денег на оборудование, дальше статьи в газетах, мэр награды вручил. И как-то потихоньку набралось под сотню. Директриса разрешила использовать актовый как штаб.

– И что, находите?

– Почти всех. Одного еле живого старика я сам нашел в марте. У них как кукуха съедет, так идут по тайге бродить… А нашего главного-то не узнаешь?

– Нет.

– Это ж Рафик, ваш с Веркой друган.

Я присмотрелась и узнала Рафаиля.

В маленьком городке сталкиваешься со знакомыми постоянно. Все друг другу приходятся родственниками или одноклассниками, бывшими или соседями или просто знакомыми, с которым видишься каждый день по дороге на работу. С кем служил, с кем рожала, у кого принимала роды, у кого покупаешь рыбу и стиральный порошок на рынке. В маленьком городе люди связаны невидимой сетью родства, дружбы, интриг и сплетен. Эта невидимая железная сетка держит крепко, связывает по рукам и ногам и одновременно защищает. А когда ты переезжаешь, тебя больше ничего не держит, но при этом ты становишься человеком без корней. Я так и думала о себе, особенно в первые годы после переезда: вот семя, подхваченное ветром, смытое дождем, принесенное на птичьих лапах на другой край земли.

Рафик продолжал давать инструкции, повысив голос, чтобы его слышали в шумном старом автобусе. Я никогда не узнала бы его. Он вытянулся, полысел и выглядел лет на пятьдесят, никак не на тридцать пять. На лбу – глубокие борозды морщин. Широкие скулы, живые внимательные глаза под нависшими бровями. Он был умным мальчиком, участвовал в олимпиадах по математике. Учителя говорили, что Рафаиль станет великим ученым.

Пытаясь поймать взгляд Рафа, я задавалась вопросом: что заставляет его заниматься поисками? Какие ошибки он исправляет? Его карие глаза похолодели, когда он увидел и узнал меня. Но я не смогла в них ничего прочитать: было слишком далеко, автобус раскачивался и подпрыгивал. Рафик продолжал давать инструкции. Отвечал на вопросы с невозмутимым лицом.

Мы остановились у рынка, в автобус зашли еще несколько человек, все одетые по-таежному: обувь до колена, сапоги или ботинки, штаны и куртки защитного цвета. На одежде – затяжки от клещей.

Места в автобусе закончились, и вошедшие остались стоять. Все добровольцы были разные, невозможно было представить более разношерстную группу.

– Кто у вас волонтеры? – шепнула я Круглову.

– Самые разные. Так не скажешь, – шепнул он в ответ.

Я прочитала тех, кому удалось заглянуть в глаза. Обычные люди, разные, но самые обычные. Пожалуй, хорошие, добрые, искренне желающие помочь.

– С нами едут родители мальчиков, Владимир и Анна, – продолжал Рафаиль. – Они будут прочесывать лес вместе с нами.

С переднего сиденья обернулись и кивнули мужчина и женщина, похожие друг на друга, одинаково хмурые. У мужчины через щеку тянулся шрам, по сторонам которого шли два ряда выпуклых точек от иголки. Небрежно зашитая рана превратила лицо, в общем-то симпатичное, в рисунок кубиста, конструкцию из прямоугольных и треугольных фигур. Засмотревшись, я не прочитала ни его, ни Анну, и они уже отвернулись. Мы выехали на дачную дорогу. От дач один рукав дороги поднимался серпантином на сопку, второй – мимо нее, глубже в лес и дальше от города.

Участки по шесть соток были огорожены разномастными заборами, где-то – сеткой, где-то – деревянными гнилушками. На месте некоторых дач выросли настоящие загородные дома, с высокими железными оградами и автоматическими воротами для машины. Но в основном здесь были картонные, доживающие свой век домики с заросшими огородами. Лишь кое-где виднелись ухоженные посадки картошки и ягодных кустов.