Я поднялась, отряхнулась, пошла вниз, позабыв, что нужно звать детей.

– Саша, Сашка, ты тут?

– Тут.

– Чего молчишь?

– Задумалась, – ответила я и крикнула: – Тихон, Мирон!

Опять тишина в ответ.

Небо стало совсем оранжевым, захотелось посмотреть на закат. Я забралась вверх по толстым еловым сучьям, долезла до середины и увидела солнце. Далекие облака, подсвеченные снизу закатным заревом, вверху были темно-серыми. Надвигался дождь. Внизу лежало водохранилище, а за ним – зеленые волны сопок, которые уходили бесконечно далеко, бледнели, серели и исчезали. Из водохранилища тянулась серебряная ниточка Гордеевки. Последние солнечные лучи ласково грели лицо. Мне хотелось оторваться от земли и полететь над зеленым морем, но слева донесся голос Рафаиля:

– Тихон, Мирон!

Темнота в лесу наступает быстро, поэтому я слезла с ели и стала спускаться к водохранилищу, выкрикивая имена пацанов. Думала о них и о своих детях, сидевших под надежной защитой деда и кирпичного забора, пока не дошла до кромки водохранилища. Тронула воду носком кроссовки. На берегу постепенно собрались все участники поисков. Молча переглядываясь, пили воду. Тут отцу мальчиков позвонили. Он долго слушал, потом отозвал Рафу. Рафаиль внимательно смотрел в глаза отцу, пока тот говорил. Оба вернулись к нам.

– Полиция выяснила, что их видели утром на железке. Шли на север.

Повисло тяжелое молчание. Мальчишки двигались на север, через сопку Перевальную, в ту сторону, где была настоящая тайга. Сказали, что идут за Обзорную, но направились в другое место. Значит, они не заблудились, а сбежали из дома.

По кромке воды ходила Вера, босая, в летнем платье. Плескалась и напевала.

Рафа больше не подбадривал и ничего не говорил. И так было понятно, что поисковики потеряли целый день. Мать мальчиков то охала, то начинала плакать, быстро успокаивалась или силой останавливала себя, но через несколько минут снова заливалась слезами. Когда все отдохнули и напились воды, наступила кромешная темнота.

Рафаиль повел волонтеров вдоль водохранилища. Скоро показалась дорога и ожидающий нас автобус.

– Кто не ориентируется в ночном лесу, оставайтесь дома. Идут только те, кто знает местность хорошо. В ночном лесу очень опасно! – инструктировал Рафа, когда автобус мчал по неосвещенной дачной дороге. – Кто идет, одеваемся для температуры двенадцать градусов. С собой рюкзаки, воду, репелленты. – Он загибал пальцы. – Обязательно зарядить телефоны. Час на сборы, соберем по обычному маршруту. Ждите на остановках.

Фары выхватывали из темноты узкую дорогу без разделительной полосы, заборы, калитки, кусты. Один раз автобус резко затормозил: на повороте дорогу переходила бабушка. Водитель посигналил, та разразилась руганью в ответ.

Волонтеры выходили на остановках.

– Тебе, получается, меньше времени на сборы, минут тридцать-сорок, – сказал Круглов. – Автобус стартует с твоей остановки. Или ты… – Он вопросительно посмотрел на меня.

– Нет, нет, я поеду, – поспешно отозвалась я, хотя минуту назад думала остаться дома. – Переоденусь и приду на остановку. Я хорошо тут все знаю.

– Так и подумал, – одобрительно кивнул Круглов. – Ну, давай тогда, до встречи.

Он выпрыгнул на своей остановке. Я осталась в автобусе одна, и водитель подвез меня прямо до подъезда.

Отец был дома, чистил ружье, постелив тряпицу на пол в прихожей. В зале работал телевизор. Пахло горелым.

– У тебя подгорает что-то, – сказала я и пошла в свою комнату.

Присела на кровать. Из-за неудобной обуви ноги ныли. Хотелось лечь и уснуть. Отец на кухне громыхал духовкой и открывал окно, тихо ругаясь. Я написала Сереже, что у меня все хорошо и чтобы передавал привет детям, если будет звонить. Потом поискала в чемодане одежду для ночной вылазки. Переоделась, умылась, нанесла крем.

– Пирог готов! – крикнул отец из кухни расстроенным голосом.

На кухне стоял сизый дым, но пахло вкусно. Рыбный пирог – единственное, что отец умел готовить, кроме яичницы. Наверняка приготовил, чтобы отметить мой приезд. Мы ели, я рассказала о мальчишках и поисках. Отец нахмурился:

– Плохо дело, запропадут пацаны.

Он дал мне свою куртку и штаны, репеллент от комаров и клещей и стал собираться сам.

– Ты куда? – удивилась я.

– Дак я же тоже… эт… помогаю, – ответил отец, натягивая такой же, как у меня, наряд.

Я изумленно молчала.

– А чего? Места знакомые. Сколько мы тут с тобой исходили. Сначала звали, теперь сам.

Он затянул шнурки на запястьях и лодыжках, надел сапоги.

– Тебе в этой обувке холодно будет. – Отец кивнул на кроссовки, выданные Витей.

Но дома обуви по размеру мне не нашлось, мои городские кроссовки не подходили, поэтому мы последний раз проверили, все ли взяли, и спустились на остановку.

Автобус уже ждал нас. Отец с водителем пожали друг другу руки. Я села на сиденье посередине, отец – на откидное сиденье рядом с водителем. До меня доносились обрывки их разговора.

– На чушку сейчас не пойдешь, лист мешает.

– На белку можно.

– Белка порченая пошла. Лишай али што.

Мы останавливались и собирали людей. Наконец автобус наполнился и свернул в сторону, где через Гордеевку перекинулся охраняемый железнодорожный мост. Ехали в тишине, нарушаемой негромким разговором водителя с отцом.

– Генку-то Ивановского прихлопнули.

– Да ну? Отобрали?

– Разрешение-то? Отобрали. Штраф вмазали.

– Да ну? Большой?

– На изюбра без бумаги-то да. Дак егерь-то сказал, ни на кого больше не даст. А у Генки-то своих трое.

Автобус трясся по грунтовой дороге между частными домиками, потом перебрался через автомобильный мост, который требовал ремонта уже лет тридцать. Шедший параллельно железнодорожный мост, ярко освещенный, с блокпостами по обоим берегам, уходил в распадок между сопками – разорванное звено цепи, окружавшей город.

Пазик остановился на круглой поляне, где находился настоящий лагерь. В двух освещенных палатках выдавали компасы и одежду, в третьей записывали добровольцев. Тарахтел электрогенератор. И, хотя здесь были люди, свет и живое тепло, хищная чернота тайги все равно пугала. От мысли, что сейчас придется в одиночку нырнуть в ее чрево, становилось дурно. Принцип поиска оставался прежним, инструкции я слушала вполуха. Витю и Рафу не было видно. Родители мальчиков стояли впереди, я видела вздрагивающую спину матери и медвежий силуэт отца.

Прикатил еще один автобус, высадил новую порцию людей. На нем приехали Рафаиль и Витя. Витя остался в толпе, а Рафа подошел к человеку, дававшему инструкции. Я не очень понимала, какая в отряде иерархия. Кажется, слушались самого опытного. Когда говоривший закончил, слово взял Рафаиль.