человек, он неторопливо поднимался в гору, активно размахивая белой тряпкой, которую держал высоко над головой. Парламентёр. Дождались. Раз враг идёт на переговоры, значит, есть шанс договориться. С этого все всегда и начинается! С примирения.

Однако жизнь устроена так, что к каждой ложке мёда неизменно добавляется бочка дёгтя, даже если в ней совсем не нуждаются.

Парламентёр был выбран Субудаем из славян, это был вождь бродников, что воевали на монгольской стороне, и звали его Плоскиня.

Встав перед киевским князем, как лист перед травой, он откашлялся, напуская на себя важность. Плоскиня принадлежал к числу тех людей, которые производят впечатление абсолютной лживости ещё до того, как они откроют свой рот. Договариваться с ним о чём-то имело смысл только в случае крайней необходимости. Такие продадут за полцены, и сделают это весьма охотно.

— Уж прости ты, не гневайся, князь, что пришёл незваным. Принёс я тебе предложение от великого полководца Субудая о мирном соглашении.

— Кто будешь-то? Как звать-то тебя? — спросил Мстислав Старый, снимая с пальца золотой княжеский перстень и с любопытством поглядывая на запыленное дорогое платье пришельца. Кожаный пояс с чеканными узорами из серебра красиво стягивал его стан.

— Да ты не из простых, видно? Боярин, чай? — продолжил допрос князь, хотя больше всего в этот момент ему хотелось стащить с себя горячие сапоги, переменить сорочку.

— Я предводитель бродников, зовут меня Плоскиней. От кого я пришёл, я уже сказал. Предлагает вам хан беспрепятственный проход в родной Киев при одном лишь условии. А условие это таково: должны вы спуститься с этого холма, оставив там всё оружие и, само собой разумеется, весь обоз.

По идее, ответ киевского князя должен был быть лишь один: «Как смеешь ты своим нечистым рылом…» и далее импровизация по тексту, но подстраиваясь под ситуацию, Мстислав Старый решил себя перебороть и выслушать, что ещё скажет бродник.

Плоскиня же смолк, ожидая ответа, которого не последовало. Тогда бродник продолжил говорить, выкладывая разом все:

— Предупредить тебя хочу, князь, вовремя не согласитесь, будет только хуже. Гнев лютый у него на вас был, да отошёл, уважает Субудай храбрость, много вы его батыров уложили, а пойдёте на мир, он ко всем будет милостив. Он не аспид какой, а настоящий воин. Он клянётся, что не прольёт, в случае согласия, конечно, ни единой капли вашей крови!

Сказал все и теперь почуял, что от этих нескольких фраз взмок, словно от долгой, хитро построенной речи. Вынул полотняный плат, отер лицо и стиснул плат в кулаке.

— Ты сдурел, сложить оружие? Они убивали всех подряд! На этих условиях мы не можем принять предложение, — сказал как отрезал Мстислав.

— Это ваше окончательное решение? — переспросил Плоскиня, будто не понял мысль князя.

В случае невыполнения задания или его провала Плоскиня становился крайним, его головой пожертвуют в первую очередь и без всякой жалости. Или кожу сдерут с живого, или колодкой уморят, или по-иному как ни то… На это ордынцы мастера! Субудай не жалует неудачников. И потому он пустил в ход хитрые посылы, увертки и подходы, чтобы любыми судьбами заставить их, уговорить, умолить согласиться.

— Они уже покорили полмира. В мужестве им не откажешь. Ничего им не объяснишь, ничем не вразумишь! К тому же их вера требует крови врагов! Они даже спят при оружии, а живут только войной да охотой, и нет для них ничего более. Норов у них пёстрый. И не так уж они жестоки в бою. В бою — кто не жесток! И ещё. Учти, князь, одно, главное, Субудай два раза предлагать не приучен, — сказал Плоскиня, пытаясь втолковать князю, что даже в этих печальных обстоятельствах есть повод для оптимизма и ещё существуют возможности, при которых они и монголы могут с приятностью разойтись. Все окончится счастливо, очень счастливо для обеих договаривающихся сторон! Всем ещё может быть хорошо!

Попович всё это время находился неотлучно при князе. С первой минуты беседы ему хотелось взять посланца за грудки и, приподняв его над землёй, потрясти хорошенько, а затем сбросить прямо с этого каменистого холма головой вниз. Он всё больше хмурил брови, слушая речь бродника, и даже знаками пытался показать князю, что пора прекращать беседу, но под конец не выдержал и, нарушая все приличия и этикеты, гаркнул:

— Врёшь, перемётная сума! Чёрт говорит устами твоими!

Плоскиня готов был уже обидеться, но понял, что не по рангу.

— Чёрта тебе вспоминать с руки, но нынче только Бог тебе поможет, — повернувшись лицом к богатырю, хрипло прокаркал он пересохшими от зноя губами. Пот градинами сбегал по его челу. В круто сведенных скулах даже сейчас проглядывался зажатый до часу бешеный норов.

— То, что они нарушают слово, злонамеренная клевета! Вот тебе святой истинный крест!

Плоскиня быстро утомился ролью дипломата.

— Соглашайся, князь. Всё одно окажетесь в его власти. — В глазах Плоскини в этот миг можно было прочесть понимание и сочувствие.

На этом князь поднялся, разговор оборвался. Да и так уже было сказано всё, что нужно.

— Завтра я вернусь за вашим ответом, — только и сказал бродник на прощанье.

Это были обычные слова, неписаные установления, соблюдаемые при приеме послов. Настоящего разговора еще не состоялось.

Уяснив себе бесполезность дальнейшей стойкости, киевский князь созвал военный совет. На долгие размышления времени не было, приходилось принимать решение.

— Худо дело, бояре, — сказал он им. — Все вы знаете наше положение. Крах великого дела уже свершился. Замыслы разрушены. Что случилось там, у Мстислава, мы можем только гадать. Ясно одно. Мы проиграли. И нет этому оправдания. Но теперь мы начинаем винить в этом друг друга. Вновь. И вновь каждый за себя и каждый сам по себе. Надо уступить. По крайней мере сейчас.

Однако как только князь кончил, Александр сделал самое покорное и незлобивое лицо, которое он всегда делал, когда был в корне не согласен с кем-либо и не собирался ни в чем ему уступать.

— Битва не проиграна, пока враг не одержал победу. Разве степняки никогда не бегали от нас, даже если их было намного больше? Выдюжим, не впервой!! — осклабясь, ответил Попович, думая, что отвечает за всех.

Мстислав поморщился, голос был хриплый.

— Что мы решаем здесь? О чем спорим? Даже если мы и сумеем оборониться, что само по себе нелегко, то не сегодня завтра останемся без еды и воды. Одна надежда на Бога. Помощи ждать неоткуда. Надо соглашаться на их условия, пока они нас уважают, а может, даже и боятся. Я думаю, мы примем это предложение. — И все присутствующие готовно