Главным делом для всего личного состава на данный момент стало оборудование позиций и размещение в них артиллерийских расчетов. Курсанты с усердием принялись готовить капониры, откапывать отходы и резервные точки вокруг дотов.

Митя воткнул лопату в мерзлую, но еще податливую землю. Сколько же ее нужно перекидать! Курсант посмотрел на работавших неподалеку женщин. Размеренными движениями они выбрасывали грунт с видимым упорством. Быстрее надо сделать дело! Сейчас это самое главное. Лишь изредка землекопы замирали и прислушивались, с тревогой глядя в разгоравшийся восходом горизонт.

А беженцы все шли и шли… Кто пешком, кто на уцелевших подводах, запряженных уставшими лошадьми, ставшими в тяжелую годину настоящим подспорьем.

Митя так увлекся этой картиной, что не заметил, как возле него оказался обходивший позиции полковник Стрельбицкий.

– Товарищ сержант! – Шемякин невольно дернулся и принял строевую стойку. – Не отвлекайся, сынок, – неожиданно по-отцовски проговорил командир, – их всех не пересмотришь, а нам на этой земле воевать, зубами за нее держаться придется.

И пошел дальше, не дожидаясь ответа. Митя хотел было крикнуть «так точно», но осекся и промолчал.

– Видать, совсем дрянь дело, раз курсантиков желторотых привезли. Зазря ведь тут все полягут, копай – не копай.

Шемякин обернулся и увидел пожилого усатого солдата в расстегнутой телогрейке с ломом в руке. Рядом с ним с таким же печальным выражением на лице стоял, опершись на лопату, другой солдат, оба молча смотрели вслед удаляющемуся Стрельбицкому.

На тропинке, ведущей к холму, полковника нагнал невысокий полный человек в мятом плаще и съехавшей на затылок шляпе. Запыхавшийся от долгой беготни, он буквально просиял, увидев наконец-то Ивана Семеновича, бросился к нему с протянутой рукой, намереваясь поздороваться. Выбившийся галстук черной лентой выпорхнул у него из-за пазухи и метнулся через плечо.

– Добрый день, товарищ полковник. Мне только утром сообщили, что прибудет колонна, мы так рады… – Стрельбицкий резко остановился и бросил на толстяка суровый взгляд. – Извините, я не представился. Углов, инженер. Руковожу здешними работами. – Полковник смерил его взглядом и двинулся дальше. Инженер засеменил следом. – Работаем по двадцать часов в день! Даже ночью копаем! – Углов на ходу кивнул поздоровавшимся с ним женщинам: – Здравствуйте! Доброе утро! Здравствуйте! Девять дотов по эту сторону шоссе и одиннадцать на той! Часть из них, само собой, не тут, у речки, а там, дальше, во второй и третьей линиях! – Он окончательно задохнулся от ходьбы и замолчал, умоляюще глядя на Стрельбицкого.

Как ответственный работник, инженер Углов понимал, что все его слова выглядят как оправдание недоделанной работы. Да, но ведь и сроки ее окончания первоначально были другие! Да, он ответственный за участок, с него можно спрашивать, его можно обвинять. Это проще всего…

Стрельбицкий, все это время осматривавший позиции с высоты холма, резко повернулся к Углову:

– Идемте со мной.

Они спустились по насыпи, миновали шоссе и направились к ближайшему доту справа от дороги. Он с первого взгляда понял, что позиции не просто не готовы – они едва намечены. В Малоярославце он еще тешил себя надеждой, что у коменданта не совсем точные данные, но в Ильинском эти надежды рассеялись окончательно. Настоящая картина оказалась куда печальнее. Наставление коменданта «Берите все в свои руки» в этой обстановке звучало не просто тревожно – зловеще.

Даже неподготовленному человеку было ясно: в минимальные сроки, отведенные для укрепления рубежа, сделать нужно очень много. Сейчас незамаскированные доты и капониры отчетливо выделялись среди красно-желтой осенней листвы и представляли собой отличные мишени для вражеских наводчиков. То же самое можно было сказать и про дзоты. По замыслу инженеров-фортификаторов здесь следовало возвести настоящую огневую систему секторов. Но строили их в спешке, и потому многое просто не додумали. На открытой местности эти странные сооружения выглядели как специальные ориентиры, возвышавшиеся на два-три метра. Никакой маскировки при этом практически не имели. Ни у одного из бетонных дотов не было ни бронированных плит на амбразурах, ни стальных дверей. К тому же сами амбразуры были такие большие, что любой разорвавшийся перед дотом снаряд мог поразить осколками сразу весь расчет огневой точки.

Стрельбицкий дождался отставшего Углова и, взяв его за рукав, подвел к краю насыпи.

– И это, по-вашему, линия обороны? Ничего же не сделано!

– Как не сделано? Вот один бетонный дот, вон другой. И их тут… – Инженер попробовал высвободить рукав плаща. – К тому же сроки…

– Это не дот! Это – бетонный гроб! Почему нет бронированных листов на амбразуре? Первое же прямое попадание, и от осколков внутри – одни трупы! А двери где? Немцы сзади зайдут – мы и выстрела не успеем сделать! – Стрельбицкий начинал распаляться: – И так на всем рубеже! Маскировки – никакой! Что с воздуха, что с того берега мы все – как на ладони!

Углов наконец вырвался из рук полковника:

– Мы сделали все, что смогли, товарищ полковник! Честное слово! Вы же видите – женщины, старики работают, не спят почти! А материалы еще не подвезли с завода. Все понимаю! А что я могу? Нету бронированных листов! И дверей нет! Срок сдачи укреплений – только через два месяца!

– Ты мне бабами не прикрывайся! У меня самого – пацаны зеленые. Ты им что, умирать здесь прикажешь? Без укрытий, без брони. Умирать, да? Они умрут, если надо, только и ты с ними вместе. – Полковник приблизился к инженеру вплотную и вдруг заметил в его глазах слезы.

«Что это я? Он же сам не рад, да и не его это вина».

Словно угадав мысли Стрельбицкого, Углов принялся жалостно оправдываться:

– Никто же не верил, что немец вообще сюда дойдет… Я звонил, писал. Но кто я такой? Инженер, маленький человек, меня никто не слушал… Поверьте, мы делаем все возможное. Если курсанты помогут, мы тут за несколько дней все подготовим!

Стрельбицкий отвернулся и стал смотреть на переправу. Он уже жалел, что сорвался. Почувствовав в полковнике перемену настроения, Углов заговорил увереннее:

– Постараемся все подготовить. Бронелисты, конечно, сами изготовить не сможем…

– Вы извините меня, я погорячился. Но поймите правильно: это последний рубеж, за нами Москва. Врага туда, – полковник кивнул на восток, – пропустить нельзя.

– Я все понимаю. – Углов поправил шляпу, достал носовой платок. – Мы постараемся. Сделаем…

Стрельбицкий уже не слышал его, широкими шагами он спускался с холма, направляясь к забитому беженцами мосту.

К этому часу движение беженцев на единственной переправе через Выпрейку практически замерло. Быстрее двигаться не получалось: комендантский патруль под командованием немолодого лейтенанта тщательно осматривал прибывавших, по возможности проверяя документы и поклажу.

Неожиданно наметанный взгляд начальника патруля заметил в толпе троих бойцов, тянувших повозку, к которой была привязана пушка, накрытая брезентом. Ошибки быть не могло – очертания сорокапятки угадывались даже неопытным взглядом! Лейтенант махнул рукой замешкавшейся бабуле с огромным заплечным узлом – проходи – и поспешил навстречу артиллеристам.