С таким боевым настоем я и начала день. А потом вовсе не заметила, как он плавно перетёк в вечер…

Над входом под самым потолком разместилась цветочная гирлянда, щедро напоённая магической силой, да водой заговорённой охлаждённая. На камине – несколько горшков, в которых, вместо цветов улеглись разноцветные баночки крема да омолаживающие отвары в прозрачных бутылях, размером с ладонь.

На стеллаже не осталось ни одного свободного местечка – всему нашлось применение. И неказистой ветке с крохотными ягодами барбариса, что совершенно случайно попалась мне в лекарской лавке, и корешкам женьшеня, и россыпи сухих лепестков роз. По отдельности каждый из них не представлял ничего особенного, но вместе смотрелось совсем-таки неплохо.

Лёгкий, едва уловимый аромат цветов заполняет дом, отчего вредный характер его будто становится мягче – каждый вздох напрочь лишён недовольства и ворчания, а огонь в камине не дёргает всполохами, плавно перетекая с одного бревна на другое.

Глубоко за полночь удовлетворённо обвожу взглядом дело рук своих и киваю. Именно так и должна выглядеть лавка красоты – нежно, располагающе, многообещающе… Дай-то боги, чтобы мои усилия не прошли зря.

Спать я укладываюсь только после того, как, зажмурившись, выпиваю настой валерианы – что-то подсказывает мне, что без него уснуть не получится до самого утра. А что же по поводу ночного гостя – сегодня он решил дать мне передышку. И правильно, боюсь, покажись он сейчас мне на глаза, то в ход пошла бы балясина, любовно припрятанная мною в каморке под лестницей.

***

Очередное утро наступает с далёким пением петухов. Не скажу, что чувствую себя бодрой и готовой к любым неудачам, скорее я напоминаю комок нервов, который вот-вот и вовсе разорвётся на мельчайшие кусочки, не оставив о наивной Криске никаких воспоминаний.

Долго стою у зеркала, придирчиво осматривая и лицо собственное, и выбранное платье. И если первое худо-бедно меня удовлетворяет, то второе ясно даёт понять – владелица лавки красоты не может выглядеть, как деревенская простушка. А в тёмно-синем сарафане, и белой блузе я именно так и выгляжу. Хотя, если присмотреться, меня можно принять и за гимназистку, двух жиденьких косичек по бокам только не хватает.

Положение немного спасают румяна и мудрёная коса, что заплетаю трясущимися руками.

Первый рабочий день… Первый, когда я тружусь ради звонкой монеты не на пыльном огороде дяди Росма, а в собственной лавке, где каждый уголок сделан и украшен своими руками. Где творение рук моих красуется в новых блестящих баночках, а не в наскоро вымытых бутылках из-под чего-то дурнопахнущего.

Сад перед домом тоже превратился, если и не в прекрасное творение, то хотя бы во что-то похожее на живые деревья, а не мёртвые коряги. Сил ушло на это немерено, но результат того стоил. Ещё пару раз поработать с ним и сад станет чудесным.

Вывеска получилась довольно оригинальной. Вместо нарисованных букв – буквы, сделанный из тонких стеблей плюща. К тому же, они легко мерцали, позволяя даже при свете дня прочитать написанное.

Моё прибежище получило нежное название – «Лавка красоты «МАРГАРИТКИ».

Почему именно так? Мне захотелось воскресить воспоминание о маме, которая всегда верила, что я найду своё место в жизни. Такое, от которого душа будет петь, а сердце исполняться ликованием. Она положила много сил на моё образование, щедро дарила знания самых разных назначений, уверенно полагая, что я должна знать едва ли не всё, мало ли что мне пригодится в жизни и чем я захочу заняться помимо любви к смешиванию трав и кореньев. Маму звали Маргаритой, но папа чаще называл её ласково – Маргаритка. Хочется верить, что родители были бы довольны тем, что я, наконец-то, обрела то, о чём так мечтала.

Входную дверь распахнула настежь, впуская в дом свежий утренний воздух. После ночи он ещё не успел напитаться духотой, и суета города тоже обошла его стороной.

Дом спокойно вздохнул, смакуя свежесть утра и затаился в ожидании, как и я.

Постепенно улица стала оживать. Булочник, потирая сонные глаза и зевая во весь рот, нехотя отпёр лавку и спрятался за дубовой дверью. Лекарь явился едва ли не на три четверти часа позже. Сгорбленный старичок потирал затылок и вообще не понимал, для чего он поднялся в такую рань, ведь люд честной и не очень, особенно в Сером квартале, заболевает, обычно, после полудня, когда пригубит первую чарку медовухи или чего ещё более противного. Портниха же, дородная тётка с круглыми очками, линзы в которых больше напоминали огромные лупы, напротив, подходила к собственной лавке, едва не выводя замысловатые па. Медленно переставляя ноги, прикрытые слоями юбок, словно капуста, она обводила надменным взглядом и невзрачные дома, и просыпающиеся лавки, и сонных людей, что уже потянулись по делам вдоль по улице.

Никто даже не взглянул ни на оживший почти сад, ни на вывеску из плюща, призывно блестящую на солнце, ни на меня, напряжённо застывшую на пороге дома. А я ждала… С жадностью всматривалась в каждого, кто проходил мимо, или же заглядывал к булочнику, лекарю, или портнихе…

Напряжение всё нарастало и грозилось сожрать меня без остатка, но вдалеке часы пробили ровно двенадцать раз… Полдень… Почти семь часов пролетели так, будто их и не было, но что куда важнее, лавка красоты не приняла ни одного клиента. И судя по тому, что её появление даже не заметили на Малиновой улице, не примет никогда.

Ухожу. Сажусь в кресло и бездумно смотрю на едва поблёскивающие угли в камине. Дом молчит. Ему нечего сказать, он так же, как и я, расстроен.

Выходит, незнакомец был прав. А я ошиблась.

Сил нет даже на то, чтобы приготовить себе чаю. Желудок жалобно урчит, но и он затихает, устав от безразличия хозяйки.

Кажется, солнце за окном клонится к горизонту. Хотя… Какая разница? Пусть клонится, оно выполнило своё предназначение и имеет полное право на покой. До следующего утра.

Надо бы подняться. Снять вывеску и забыть этот день, а вкупе и глупые стремления, как страшный сон, но стоило мне только опереться руками на подлокотники кресла, как в дверь постучали. Тихо, почти неразличимо.

В первое мгновения думается, что это от расстройства. Почудилось. Но нет, звук повторяется, не слишком настойчиво, всё так же тихо, но спутать его с плодом собственной фантазии сложно.

Подскакиваю, наскоро оправляю подол сарафана и подбегаю к двери. Но останавливаюсь, пытаюсь улыбнуться так, чтобы не напугать первого клиента. А когда открываю, то вижу перед собой портниху. Вид у неё, должна сказать, весьма странный – будто она не в лавку красоты заглянула, а в логово какого-то чудовища. Впрочем, при первых же словах, становится понятно, отчего она такая испуганная и взъерошенная.

– Ты же ведьма, да? – глазки за очками-лупами бегают по убранству дома у меня за спиной. – Продай зелье, – останавливается, и уточняет, – любовное, – шепчет, а видя, как улыбка медленно сползает с моих губ, поспешно добавляет: – Я хорошо заплачу!