— Не смею задерживать, пан Суржак. Надеюсь, наша встреча не последняя. Михась, — повернулся он к звероподобному мужику у дверей, — проводи гостя.

Гриц, вставая из-за стола, не заметил взгляда, которым вожак одарил помощника. В боевой группе давно была наработана система условных знаков, жестов, даже взглядов. Михась едва заметно кивнул.

Они прошли через прихожую к двери. Бородатый Михась пропустил Грица вперёд.

— Будь ласка, пан, — прогудел он из-за спины, — повэртай щэколду.

Гриц взялся за задвижку, та оказалась необычайно тугая. Пришлось ухватиться обеими руками. В тот же миг Михась сгрёб Суржака и сильным отработанным захватом намертво зажал его руки — не вздохнуть, не крикнуть, не пошевелиться. А громила одним движением проколол грудную клетку «орлёнка» длинным стилетом до самого сердца.

Сын мелкого служащего из Лодзи и уроженки Винницы даже не успел ничего понять, только вспышка острой боли — и всё.

Михась легко подхватил мёртвое тело, перенёс его к двери напротив. Постучал условным стуком. Отворили.

— Принимайте гостя, — прогудел с усмешкой великан и шагнул за порог.

В это время Степан Тиртый, друг и сподвижник Степана Бандеры, повернулся к похожим один на другого хлопцам, не проронившим за время беседы ни слова.

— Что я вам говорил? Паны способны только болтать. Хуже того, начнут суетиться, елозить. Лезть со своей дилетантской инициативой, мешаться под ногами. Пусти их в дело, сами сгорят и нас спалят. С этими «орлятами» нужно кончать. Тем более, они о нас знают.

— А что делать с «Зигзагом»? — спросил один из молчунов. — Их эмиссар ожидается со дня на день.

По данным разведки ОУН, существовала ещё одна националистическая польская организация, напрямую связанная с Дефензивой[2]. Название «Серебряный зигзаг» прямо указывало на знаки воинского отличия в польской армии и прозрачно намекало, что эти ребята предпочитают силовые методы борьбы политическим. Однако в настоящее время представителей «Зигзага» во Львове не имелось. Так, по крайней мере, считали оуновцы.

— Когда появится, тогда и будем решать, — ответил Тиртый. — Посмотрим, что это за птица.

Вернулся Михась. Кивнул, мол, всё в порядке и добавил:

— У вэльможного пана було хорошэ нимэцкэ авто. Точнише, пан був, а авто залишилося.[3]— И улыбнулся широко и добродушно. — Так що з ним робыти?

— Авто, это хорошо, — ответил Тиртый. — Авто нам пригодится уже сегодня. Отгони на Погулянку, к Тодору, пусть спрячет и держит наготове. И кончай эту свою ридну мову. Знаешь ведь, я в ней не очень.

— Слушаюсь, пан хорунжий, — нисколько не смутился Михась. — Всё сделаю в лучшем виде.

Тиртый повернулся к сидевшим за столом.

— Атанас, — обратился к одному, — поднимай людей. Ты знаешь кого, — посмотрел на другого: — С тебя, Игнат, оружие. Тоже учить не надо… Действуйте.

Боевики подтянулись, от расслабленного застольного вида не осталось и следа. Через миг их не было в комнате. Группа украинских националистов не привыкла откладывать дела в долгий ящик, действовала быстро и эффективно.

В девятом часу вечера, когда осеннее солнце уже готово было закатиться за горизонт, по улице Кочановсого с Погулянки мчался на большой скорости чёрный «Адлер Стандард 6». Автомобиль проехал до улицы Лозинского, свернул на Академическую, проехал мимо величественного здания Политехнички, одного из старейших университетов в Восточной Европе, и вырулил на Коперника.

Город готовился к ночной жизни. Зажигались вывески ресторанов и клубов, на тротуарах появлялись нарядно одетые прохожие. Автомобилей стало больше, и чёрный «адлер» не привлёк чьего-либо внимания. Милиционеры, появившиеся на улицах вскоре после августовских событий, так и не решались связываться с большими чёрными машинами, на которых, ко всему прочему, часто ездило начальство.

По Коперника автомобиль домчал до Богуславской, и недалеко от знаменитой львовской Цитадели остановился у небольшого, без претензии на роскошь особняка. В окнах второго этажа ярко горел свет.

Из салона быстро выбрались шестеро, все в плащах и надвинутых на глаза кепках. Полы плащей подозрительно оттопыривались. Смутными тенями гости скользнули ко входу в особняк. Один стал перед дверью и потянул витой шнур, где-то в отдалении зазвенел колокольчик. Остальные участники акции рассыпались вокруг так, чтобы их не было видно сквозь стекло высокой входной двери.

В прихожей зажёгся свет. Престарелый слуга отворил, спросил по-польски, чего желает пан. И тут же получил страшный удар кастетом в лицо. Сухое старческое тело отлетело как пушинка, старик умер, ещё не коснувшись дорогого, до блеска натёртого паркета.

Налётчики ворвались в дом.

На втором этаже особняка происходило заседание ячейки «Орлят Яна Собеского». Руководил ячейкой Станислав Пожацкий, разорившийся шляхтич, уже разменявший шестой десяток. Пан Станислав обладал густой гривой седеющих волос и чрезвычайно аристократичной внешностью, принимал своих единомышленников по-свойски — в вельветовой куртке с бархатными отворотами и мягких домашних туфлях. На большом столе, предназначенном для гостей, стоял дорогой чайный сервиз, фрукты, вазочки с пирожными от Залевского. Для мужчин был выставлен настоящий французский коньяк.

Собственно, ячейка не считала себя боевой организация. В планах «орлят» значилась пропагандистская деятельность и агитационная работа. Членами состояли люди мирные: чиновники средней руки, мелкие коммерсанты, студенты университета. Присутствовало несколько панночек, очаровательные головки которых были забиты суфражистским мусором пополам с национальными идеями возрождения Великой Польши. Все из очень приличных семей.

Собрание больше походило на встречу добрых друзей под чай, пирожные и хороший коньяк. В тёплой доверительной атмосфере комфортно рассуждать о судьбах нации и замышлять акции протеста в виде расклеивания рукописных листовок. Нет, о, матка боска! Не бросать бомбы, не стрелять в русских солдат! Только мирный протест, но высказанный со всей прямотой и твёрдостью истинного гражданина.

И всё бы хорошо, но недавно, а точнее три дня назад, к пану Станиславу пришёл невзрачный человек в поношенном плаще и видавшей виды шляпе. Представился паном Владеком, передал привет от очень влиятельных людей из Варшавы и письмо, где весьма и весьма уважаемый человек просил пана Станислава оказать пану Владеку любое — это слово в тексте было выделено — любое содействие, которое тому понадобится.

Приезжему понадобились сведения об украинских националистах, обосновавшихся во Львове. Его интересовали планы боевиков, их численность и состав, возможности совместной работы. А может, и не совместной, а наоборот, использование гжебней[4]для проведения наиболее грязных и опасных акций. Настоящая разведывательная операция, матка боска, но отказаться не было никакой возможности.