– A теперь новый король принесет клятву! – объявил Эадред собравшимся в церкви.

Христиане снова опустились на колени, и некоторые из язычников-датчан неуклюже последовали их примеру.

Однако Гутред ухитрился испортить торжественный момент. Он обернулся и поискал меня глазами.

– Утред! – позвал он. – Ты тоже должен быть здесь! Иди!

Эадред с трудом сдержался. Оказывается, Гутред захотел, чтобы я был рядом, потому что его беспокоили три сундука. Позолоченные, с крышками, которые закрывались на большие металлические застежки, они были окружены мерцающим светом свечей. Гутреду казалось, что тут затевается какое-то христианское колдовство, и он хотел, чтобы я в случае чего защитил его.

Аббат Эадред сердито посмотрел на меня.

– Король назвал тебя Утредом? – подозрительно спросил он.

– Господин Утред командует моей личной стражей, – царственно проговорил Гутред.

Это делало меня командиром несуществующих сил, но я и глазом не моргнул.

– И если мне следует принести клятву, – продолжал Гутред, – тогда этот человек должен принести ее вместе со мной.

– Значит, Утред, – ровным голосом произнес аббат Эадред.

Ему было знакомо это имя, конечно же знакомо. Он явился из Линдисфарены, где правила моя семья, поэтому произнес мое имя довольно кислым тоном.

– Я Утред Беббанбургский! – заявил я достаточно громко, чтобы услышали все в церкви, и монахи зашипели в ответ на эти мои слова.

Некоторые перекрестились, другие просто смотрели на меня с неприкрытой ненавистью.

– И давно он тебя сопровождает? – требовательно спросил Эадред у Гутреда.

– Утред меня спас, – ответил тот, – и он мой друг.

Эадред перекрестился. Он невзлюбил меня с того момента, как принял за короля, явившегося ему во сне, но теперь излучал откровенную злобу. Эадред ненавидел меня потому, что наша семья должна была охранять монастырь Линдисфарены, но монастырь этот лежал в руинах, и он, его аббат, вынужден был бежать.

– Тебя послал Эльфрик? – вопросил он.

– Эльфрик, – произнес я, словно выплюнул это имя, – узурпатор, вор и глупец! Однажды я вспорю его прогнившее брюхо и пошлю его к пожирателю трупов змею Нидхёггу.

Теперь уже Эадред точно знал, кто я такой.

– Ты сын господина Утреда, – сказал он.

Аббат посмотрел на браслеты на моих руках, на мою кольчугу, на мои искусно сработанные мечи и на амулет в виде молота, висевший у меня на шее.

– Ты тот самый мальчик, которого вырастили датчане.

– Я тот самый мальчик, который убил Уббу Лотброксона неподалеку от южного побережья моря, – саркастически произнес я.

– Утред – мой друг, – настойчиво повторил король.

Аббат Эадред вздрогнул, а потом слегка наклонил голову, как бы в знак того, что принимает меня в качестве товарища Гутреда.

– Ты дашь клятву верно служить королю Гутреду, – прорычал он мне.

Я сделал маленький шаг назад. Дать клятву – серьезное дело. Если я поклянусь служить королю, который был рабом, я перестану быть свободным человеком. Я стану человеком Гутреда, поклянусь умереть за него, повиноваться ему и служить ему до самой смерти, и мысль об этом уязвила меня.

Гутред заметил мои колебания и улыбнулся.

– Я дам тебе свободу, – прошептал он по-датски, и я понял, что он, как и я, видит во всей этой церемонии лишь игру.

– Ты клянешься в том? – спросил я его.

– Клянусь жизнью, – легко ответил он.

– Сейчас будут принесены клятвы! – объявил Эадред, желая вернуть атмосферу торжественности в церковь, которая теперь гудела от разговоров.

Он сердито взирал на собравшихся, пока они наконец не смолкли, потом открыл один из сундуков, тот, что поменьше. Внутри оказалась книга, обложка которой была инкрустирована драгоценными камнями.

– Это великое Евангелие Линдисфарены, – благоговейно сказал Эадред.

Он вынул книгу из сундука и поднял ее так, что драгоценности заблестели в скудном свете. Все монахи перекрестились, потом аббат протянул тяжелую книгу сопровождавшему его священнику, чьи руки тряслись, когда он принимал тяжелый том. Эадред наклонился ко второму из маленьких сундуков. Он перекрестился и только потом открыл крышку. В сундуке лежала отрубленная голова с закрытыми глазами.

Гутред не смог подавить вздох удивления и отвращения. Опасаясь колдовства, он взял меня за руку.

– Это сам святой Освальд, – заявил Эадред. – Некогда король Нортумбрии, а теперь – святой, больше всего любимый всемогущим Богом. – Голос аббата дрожал от охвативших его чувств.

Гутред отступил подальше от отрубленной головы, но я высвободил руку и шагнул вперед, чтобы посмотреть на голову Освальда. Когда-то он был повелителем Беббанбурга и королем Нортумбрии, но то было две сотни лет тому назад. Освальд погиб в битве с мерсийцами, которые изрубили его на куски, и я гадал, каким образом его голову спасли из склепа, куда свалили побежденных. Голова как будто была без шрамов, хотя щеки ее сморщились, а кожа потемнела. Волосы были длинными и спутанными, шея пряталась под клочком желтоватой льняной ткани. Бронзовый обруч служил Освальду короной.

– Возлюбленный наш святой Освальд, – сказал Эадред, крестясь, – защити нас, покажи нам истинный путь и молись за нас!

Губы древнего короля так сморщились, что виднелись зубы, похожие на желтые колышки. Монахи, стоявшие на коленях ближе всего к Освальду, раскачивались в молчаливой жаркой молитве.

– Святой Освальд, – объявил Эадред, – воин Господа, и раз он на нашей стороне, никто не сможет выстоять против нас.

Аббат шагнул мимо головы мертвого короля к последнему, самому большому из сундуков. В церкви воцарилась тишина.

Христиане, конечно, сознавали, что, предъявив реликвии, Эадред призвал небесные силы, чтобы те стали свидетелями клятвы. Ну а язычники-датчане, хотя и не понимали в точности, что происходит, испытывали благоговейный страх перед колдовством, которое, по их мнению, сейчас вершилось в большой церкви. И они чувствовали, что сейчас колдовства будет еще больше, потому что монахи распростерлись ниц на земляном полу, а Эадред молча возносил молитвы рядом с последним сундуком. Он молился долго, сцепив руки, его губы шевелились, а глаза были воздеты к стропилам, под которыми порхали воробьи. Но вот наконец аббат расстегнул тяжелые бронзовые застежки последнего сундука и поднял большую крышку.

В большом сундуке лежал труп. Труп, завернутый в льняную ткань. Но я достаточно ясно видел очертания тела. Гутред снова взял меня за руку, как будто я мог защитить его от колдовства Эадреда. Тем временем аббат осторожно развернул ткань, под которой оказался мертвый епископ в белом одеянии. Лицо его закрывал маленький белый квадратный лоскуток, вышитый золотой нитью. Вокруг шеи виднелся вышитый монашеский наплечник; помятая митра свалилась с головы. Золотой крест, украшенный гранатами, наполовину скрывали руки, молитвенно сложенные на груди. На одном из сморщенных пальцев сияло кольцо с рубином.