– Ты клянешься в этом своей жизнью? – сурово вопросил Эадред.

Я опять дернул кольцо, но оно не поддавалось.

– Клянусь своей жизнью, – уважительно сказал я.

Никогда еще я не давал клятву так легко. Спрашивается, чем может связать тебя клятва, данная мертвецу?

– И ты клянешься верой и правдой служить королю Гутреду?

– Клянусь, – ответил я.

– И быть врагом его врагов?

– Клянусь.

– И ты будешь служить святому Кутберту до конца своих дней?

– Буду.

– Тогда можешь поцеловать блаженнейшего Кутберта, – сказал Эадред.

Я наклонился над краем гроба, чтобы поцеловать сложенные на груди руки.

– Нет! – запротестовал аббат. – В губы!

Я зашаркал на коленях, нагнулся и поцеловал труп в сухие, колючие губы.

– Да славится Господь! – заключил Эадред.

Потом он заставил Гутреда поклясться служить святому Кутберту, и вся церковь наблюдала, как король-раб облобызал труп. Монахи запели, и после этого простым людям, собравшимся в церкви, тоже разрешили лицезреть Кутберта.

Хильда содрогнулась, подойдя к гробу, и упала на колени. По ее лицу струились слезы, и мне пришлось поднять ее и увести.

Виллибальд тоже был охвачен избытком чувств, и его лицо просто сияло от счастья.

Я заметил, что Гизела не поклонилась трупу. Девушка рассматривала его с любопытством, но было ясно, что он для нее ничего не значит. Я решил, что она язычница. Гизела некоторое время смотрела на мертвеца, потом взглянула на меня и улыбнулась. И я подумал, что глаза ее ярче рубина на пальце святого Кутберта.

Вот так Гутред пришел в Кайр-Лигвалид. Тогда я, признаться, подумал, да и впоследствии не изменил своего мнения, что все это самая настоящая чушь. Но то была чудесная чушь, и мертвый воин сделался вассалом мертвеца, а раб стал королем.

Боги смеялись в тот день, наблюдая за нами.

* * *

Позже, много позже я понял, что делал тогда именно то, чего хотел от меня Альфред. Я помогал христианам.

В те далекие годы шли две войны. Открытая – между саксами и датчанами и тайная – между язычниками и христианами. Большинство датчан были язычниками, а большинство саксов – христианами, поэтому обе войны сливались в одну большую битву, но в Нортумбрии все это оказалось гораздо более странным и запутанным благодаря незаурядному уму аббата Эадреда.

Избрав в короли Гутреда, Эадред положил конец войне между саксами и датчанами в Камбреленде. Гутред, само собой, был датчанином, а потому камбрелендские датчане были готовы следовать за ним, но поскольку его объявил королем саксонский аббат, саксы тоже были настроены поддерживать его. Таким образом, два самых больших враждующих местных племени, саксы и датчане, объединились. В Камбреленде также все еще жили бритты, и немало бриттов; они тоже были христианами, и их священники велели им принять выбор Эадреда.

Понятно, что объявить кого-то королем – это только полдела, надо еще, чтобы этот король правил. Но Эадред сделал умный выбор. Гутред был не просто хорошим человеком, но вдобавок еще и сыном Хардакнута, который называл себя королем Нортумбрии. Поэтому Гутред потребовал корону, и ни один из танов Камбреленда не был достаточно могущественным, чтобы бросить ему вызов. Всем им нужен был король, потому что слишком долго они вели борьбу друг с другом и страдали от набегов норвежцев и ирландцев, от вторжений дикарей из Страт-Клоты.

Объединив датчан и саксов, Гутред теперь располагал достаточно сильным войском, чтобы противостоять этим врагам. Только один человек мог бы оспорить у Гутреда корону. Датчанин по имени Ульф, владевший землями к югу от Кайр-Лигвалида. Его богатства превосходили богатства любого другого тана Камбреленда, но Ульф был старым и хромым, и у него не было сыновей, поэтому он присягнул на верность Гутреду. Пример Ульфа склонил других датчан принять выбор Эадреда. Один за другим они преклонили перед Гутредом колени, а он приветствовал их, называя по именам, потом поднял и обнял каждого.

– Я и в самом деле должен стать христианином, – сказал он мне на следующее утро.

– Зачем?

– Я уже объяснял тебе зачем. Чтобы выразить свою благодарность. A разве тебе не полагается обращаться ко мне «мой господин»?

– Да, мой господин.

– Скажи, а это больно?

– Называть тебя «мой господин»? – изумился я.

– Нет! – засмеялся он. – Стать христианином!

– Почему это должно быть больно?

– Не знаю. Я думал, меня пригвоздят к кресту. Разве нет?

– Конечно нет, – пренебрежительно ответил я, – тебя просто искупают в воде.

– Да я в любом случае и сам моюсь, – нахмурился Гутред. – Интересно, а почему саксы не моются? Нет, тебя я не имею в виду, но большинство саксов не моются. Не то что датчане. Саксам что, нравится быть грязными?

– Во время мытья можно подхватить простуду.

– Я же не подхватил, – сказал он. – Так, говоришь, меня просто искупают в воде?

– Это называется обрядом крещения.

– И мне придется отступиться от старых богов?

– Да.

– И иметь только одну жену?

– Только одну. На этот счет есть строгое правило.

Гутред поразмыслил над этим.

– И все-таки я думаю, что должен стать христианином, – сказал он, – потому что бог Эадреда – могущественный бог. Посмотри на этого мертвеца! Это ведь чудо, что он не сгнил!

Датчане были заворожены реликвиями Эадреда. Может, поначалу большинство из них и не понимали, с какой стати монахи таскали труп старика, голову мертвого короля и изукрашенную драгоценностями книгу по всей Нортумбрии, но зато сейчас они уразумели, что эти предметы священны, и это произвело на них впечатление. Священные реликвии имеют власть. Они тропа, ведущая из нашего мира к другим, огромным мирам за его пределами, поэтому еще до того, как Гутред появился в Кайр-Лигвалиде, некоторые датчане приняли крещение, чтобы пользоваться силой этих реликвий.

Сам я не христианин. В наши дни опасно делать подобные признания, потому что епископы и аббаты имеют слишком большое влияние. Куда легче притвориться верующим, чем открыто выступать против. Я был воспитан христианином, но в десятилетнем возрасте, когда меня приняли в семью Рагнара, обрел старых саксонских богов, которые также были и богами датчан и норвежцев. Поклонение им всегда имело для меня больше смысла, чем поклонение христианскому богу, который обитал где-то далеко, так далеко, что я ни разу не встречал никого, кто побывал бы в тех местах.

Другое дело Тор и Один: они бродили по нашим холмам, ночевали в наших долинах, любили наших женщин и пили воду из наших источников, поэтому казались нашими соседями. Что еще мне нравилось в старых богах – это то, что они не были одержимы нами, простыми людьми. У них имелась собственная жизнь, свои битвы и любовные похождения, и, казалось, по большей части боги просто не обращают на нас внимания.