Дойдя до леса, она выбирала поляну, садилась на землю, поджав под себя ноги в резиновых сапогах, и мечтала об одном — исчезнуть с лица земли. К Желтой речке и маленькому водопаду она не ходила — слишком много воспоминаний было связано с этими местами, а глаза ее и так все время были на мокром месте. Ничто не доставляет столько горьких слез, как одиночество и несправедливость. Надя плакала, уткнувшись лицом в колени и шепотом просила Тимофея вернуться в Андреевку. Он сразу бы все понял, если бы только увидел ее.

Когда слабые лучи пробивались сквозь деревья, Надя ложилась на пожелтевшую сухую траву, подставляя солнцу свои бледные щеки. Тогда она разговаривала с ним — со своим сказочным волком.

Она плохо помнила ту невероятную историю из детства, словно это был сон, но отлично помнила, как изменилась потом ее жизнь. Надя мечтала вновь встретить его, погладить рукой теплую, жесткую шерсть, взглянуть в горящие яростью глаза, сесть волку на спину, обхватить его за шею и закрыть глаза. Он обязательно отвезет ее туда, где она найдет счастье.

Это были детские мечты, которые приносили ей минуты спокойствия, даже радости. Возможно, потому, что, лежа на спине посреди густого леса, она не так сильно ощущала свое изгнание, позор и бесконечное одиночество. Это была ее сказка, в которую ей хотелось верить изо всех сил.

Про Тимофея Надя старалась не вспоминать. Но у нее не получалось. Чувства к нему были слишком сильными. Она постоянно по памяти рисовала его: скулы, широкую улыбку, родинку на щеке, прямой нос, глаза. Он всегда их лукаво прищуривал во время разговора.

Увидеть бы его хотя бы раз — от этой мысли ей становилось нестерпимо больно. Ей казалось, что без Тимофея для нее нет жизни. Любовь разбилась, и жизнь тоже. После такой лжи он никогда больше не вернется в Андреевку, как бы она не просила об этом небо. Да и мать его этого не допустит. Это не человек, а настоящая ведьма. Вспоминая Тимофея, Надя снова принималась безутешно плакать.

Рыжего Петьку она не видела с тех пор, как, возвращаясь от матери Тимофея под проливным дождем, прошла через его дом. Он вышел на крыльцо, кутаясь в старую фуфайку. Растрепанные, засаленные рыжие вихры торчали в разные стороны. Надя подошла к нему вплотную и внимательно посмотрела в глаза. Но не увидела ничего: ни капли раскаяния и понимания того, что он наделал своими сплетнями.

Петька стоял, тупо смотрел на нее и не произносил ни слова. Надя сжала кулаки, готовая к любой реакции на свои действия. Ей было все равно, пусть даже убьет ее прямо на этом сгнившем крыльце. Она подошла еще на шаг и смачно плюнула ему в лицо. Постояв немного, ожидая хоть какой-то реакции, но так и не дождавшись ее, девушка развернулась и быстро пошла прочь, скользя ногами по мокрой от дождя траве. Петька долго смотрела сквозь дождь на ее удаляющуюся тонкую фигурку, потом вытер лицо рукавом фуфайки и зашел обратно в дом.

Той осенью в лесу было много брусники. Она росла на каждой кочке. Лес в сентябре как будто покрылся каплями крови. На какую бы поляну Надя не пришла, везде она срывала эту ягоду.

Она вспоминала тот первый брусничный букет, который подарил ей Тимофей, когда пришел извиняться за украденного медведя. С него все и началось. Надя ступала по мягкому ковру из мха, собирала в корзинку красивые, кисло-сладкие ягоды с мягкой горчинкой, и думала о том, что любовь, как ее любимая брусника — отдает горечью.

Когда наступила зима, прогулки по лесу пришлось прекратить. Надя заскучала. Тогда Александра вытащила с чердака старую бабушкину швейную машинку. Надя удивилась, она ни разу не видела, чтобы бабушка Тома что-то шила.

Александра показала Наде, как шьются основные швы. Купив несколько отрезов ситца и фланели, она научила дочь шить пеленки и распашонки для будущего ребенка. К удивлению матери, Надя заметно оживилась. Ей понравился этот процесс: сначала нужно было придумать, зарисовать, а потом сшить.

Надя стала усердно учиться шить, проводя за швейной машинкой все свободное время. А когда не шила, то просто сидела, изучая детали машинки, или просто гладила ее деревянный корпус с облупившейся в некоторых местах краской.

Мать считала Надино увлечение шитьем хорошим знаком. Отношения между ними заметно улучшились. Александра не пила. Лицо ее по-прежнему было строгим, но в глазах Надя часто замечала какой-то непривычный огонек. Выплакав всю материнскую боль и горечь, Александра почувствовала на себе большую ответственность. Но, к собственному удивлению, женщина была уверена, что появление ребенка в доме скрасит ее никчемную, пустую жизнь. Она ждала внука и тайно радовалась хоть каким-то переменам, в отличие от Нади.

Надя так и не рассказала матери, что ребенок в ее чреве на самом деле был не от рыжего Петьки, с которым ее ничего, кроме грязных слухов, не связывало. Пусть все думают, что хотят. Зачем оправдываться, если ей все равно никто не поверит, даже мать? Люди легко вешают ярлыки, но никогда не торопятся снимать их. Надя знала об этом лучше, чем кто-либо другой. Она пыталась все время занимать себя какими-то делами по дому, чтобы поменьше думать о несправедливости жизни, и просто ждала, чем все это закончится.

В солнечный и морозный январский день Надя родила дочку. Ребенок появился на свет раньше срока, но роды прошли легко и быстро. Пожилая акушерка с добрыми глазами подбадривала Надю, не осуждая ее за столь юный для роженицы возраст. По девушке и так было видно, что ей и без того приходится сейчас нелегко.

Несмотря на улыбку доброй морщинистой акушерки, сами роды оставили в душе Нади отвратительное воспоминание об адской боли. Она терпеливо сжимала зубы во время схваток, сдерживая крик. Ее раздражали больничные запахи, белый, с заплатой, халат акушерки, бледно-розовая, облупившаяся краска на стенах. Хотелось, чтобы все поскорее закончилось.

Когда Надя впервые посмотрела в лицо ребенка, то не смогла сдержать слез. Но это были слезы освобождения. Материнских чувств в ее душе не было. Была какая-то пугающая пустота. Она смотрела на крошечную головку новорожденной девочки и не могла сопоставить ее с собой. Ей не верилось, что несколько часов назад этот младенец был внутри нее.

Малышка была очень красивой, об этом ей говорили врачи, это видела и сама Надя: крошечная светловолосая девочка с правильными чертами лица, маленьким носиком и аккуратными пухлыми губками. «Похожа на Тима,» — подумала Надя, но тут же с раздражением отогнала от себя эти мысли.

— Имя-то, небось, уже выбрала? — спросила улыбчивая акушерка, внимательно рассматривая лицо ребенка, — у такой красавицы должно быть громкое, звучное имя.

— Нет, имя не выбрала, — безразлично ответила Надя, смотря в окно. Солнце на улице золотило снег так, что на него невозможно было смотреть — из глаз сразу катились слезы. Или, может быть, ей просто хотелось плакать?

Она вдруг вспомнила, что в детстве у нее был пупсик по имени Аленка. У Аленки была одежда из лоскутков ткани и деревянная кроватка. Сейчас у Нади есть живой пупсик.