— Или как. Вы были в больнице?

— Это вообще-то мое дело, но раз обстановка неофициальная, сознаюсь, что был. Ходил за фотографией для Павла Егорыча, не преуспел. Фото из гостиницы утянули, у уборщицы сперли ключи… — Авилов налил еще стакан и призадумался. Пить было нельзя, во хмелю он непрогнозируем, но хотелось. Выпьем. — Ваше здоровье! — он проглотил крепкую вязкую жидкость.

— Наталья Юрьевна кому-то насолила с этой фотографией, — произнес следователь.

— Только зачем ей, не пойму? — скривился Авилов. — Что она с этим Спиваком носится? И с фотографией? Настроение у него портилось с каждой минутой, Натальина беготня вдруг предстала в неказистом свете. Маленьких нечистоплотных корпоративных интересов шустрой журналисточки.

— Профессиональное, — пояснила Нина. — Журналисты так живут. Запахло жареным, нельзя упускать. Не могут не схватить за хвост, раз уж случай представился.

— Думаешь, она такая? — спросил Авилов, воззрившись на Нину. Он подозревал нечто подобное, только с примесью холодного тщеславия, конкуренции, спортивного азарта.

— Ничего зазорного, — рассудил следователь. — Кто-то должен этим заниматься.

— Падаль на помойке подбирать? — усмехнулся Авилов и удивился сам себе.

Наташкина деятельность никогда не казалось ему зазорной, наоборот, внушала уважение. Но в этом месте, да еще в свете происшедших событий, все перевернулось. Зачем Наталья его сюда упорно тащила? Все таинственней и таинственней. Да Бог с ними, с тайнами, если б они не были подловатыми маленькими увертками.

— Зачем ты так? — помолчав, укорила его Нина. — Это просто работа.

— Вы один раз были в больнице?

— Далась тебе больница! — разозлился мрачный, быстро опьяневший Авилов. — Это мое дело, я ж сказал!

— Может, твое, может, не твое. — Шишкин тоже перешел на «ты». — Обиженных женщин я видал. Не приведи Господи. Сколько из-за них народу зря сидит. Будто бы за изнасилование, а все сама разыграла.

— А ты, Миша, компетентный, — похвалил Авилов.

— Пойду я. Не люблю, когда хвалят. — Настроение у Шишкина тоже испортилось, и он надел китель.

— Хороший парень, старается. Чего ты ему дерзишь? — укорила Нина.

— А мне не понравился. Тебе понравился, а мне нет.

— Поэтому и дерзишь? — улыбнулась Нина. — Пошли спать, пьяница.

Перед сном Авилова снова посетила задумчивость. Чем этот Шишкин ей хороший? Ну да, старается. Курощуп настоящий, щупает, щупает, потом тряхнет — раз, и выпадет что-нибудь. Доскональный — да, а хорошего в нем чего? А Наталья, она хорошая? Авилов, измученный подозрениями, в этом теперь сомневался. Но с чего вдруг невинная девушка превратилась в бездушную ищейку? С того, что он ей изменил. А когда изменил, тогда она, в свою очередь, начала курвиться… Нет, все-таки нарочно она его сюда приволокла или нет? Это главный вопрос. Нужно точно знать, виновата она в чем-нибудь, кроме того, что он перед ней провинился и ищет компромат.

Гена шел по тропинке, прихлебывая виски из фляжки. Среди кустов мелькнул сарафан, и он ускорил шаги. Погонять девицу по лесу забавно, да где ж найдешь такую, чтоб испугалась и запищала? И бросилась бежать с задранным подолом? Он протяжно засвистел и заухал, и Зося остановилась у сосны, поджидая его, кокетливо обняв ствол дерева, и улыбалась розовыми, точно приклеенные лепестки, губами.

— Хочешь? — он протянул ей фляжку. Она сделала пару глотков, закинув голову. Он, протянув руку, взял ее за тонкое горло и слегка сжал. Зося оттолкнула его руку и вернула фляжку, просверлив аметистовыми глазами.

— Я тебя раньше видела, — он пожал плечами и возразил.

— Я тебя тоже уже встречал. Пойдем, поваляемся в кустах?

Они пошли рядом, он положил волосатую лапу на ее плечо, сдернул лямку.

— Так тебе больше идет. Но совсем хорошо ты выглядишь голой. Я бы присобачил тебе черный хвост и трахнул на четвереньках.

Зося улыбнулась таинственно. Он спустил лямку ниже, чтобы обнажилась грудь, и наклонился. Она спокойно смотрела, как он забирает в рот сосок, и никак не реагировала. Он расстегнул свои джинсы, засунул в ширинку ее руку и потерся. Она оттолкнула, и тогда он полез ей между ног.

Спустя некоторое время местные грибники заметили парочку, нагло расположившуюся среди бела дня на скамье, оба голые, девица сидела, закинув голову и широко раздвинув ноги, а он ползал внизу. Парочка и не думала прятаться. Этим же вечером обитатели пансионата, услышав возле городища звуки, похожие на стоны, забрели внутрь постройки, где им открылась неслабая картина: обвязанный веревками тип ерзал на коленях туда-сюда, поставив голую девицу на четвереньки, и лица чем-то вымазаны. Воняло внутри так, что любопытные кинулись вон.

Алексей Иванович в кафе, изумленно подхихикивая, поведал Авилову, что видел обнаженную деву с закамуфлированным лицом, подвешенную за руки к дереву, возле которой крутился субъект с голым задом. На другой день в пансионате рассказывали, что видели бабу с хвостом и черной рожей, бегавшую по лесу в чем мать родила, а за ней гонялся мужик без штанов в тельняшке с членом наперевес. И когда ветер был с юга, от них несло, как из сортира.

Через пару дней, когда городок переполнился кошмарными слухами, парочка залегла на дно.

Зося навестила в больнице Наташу, принесла огурцов с луком, вареного мяса, пива и рассказала последние новости: «Еще уговаривал мочиться друг на друга, а потом слизывать мочу. Но, по-моему, кала достаточно», — добавила Зося и, не вытерпев, захохотала. Наташа улыбнулась, потом нахмурилась.

— А у следователя была? Сказала, что ты его видела?

— Некогда было, проходила университеты, — Зося сдула челку с мраморного лба и смирно сложила на колени руки, как примерная девочка.

— Сходи обязательно.

— А Гена не возмутится?

— Это в его духе. Он тебя развивает так, а ты его — по-другому.

— Но ведь я его подставлю.

— Он тебя уже подставил. Вдруг тебя местные узнали? Иди к следователю и расскажи все, что видела. Он же Александра Евграфьича с крыши столкнул.

— Но он славный!

— Ну и что? Мухи отдельно, котлеты отдельно, — пояснила Наташа.

— А твой прилип к Нине. Медом ему там, что ли, намазано? — размышляла Зося, с любопытством поглядывая на Наташу. На бледном кукольном личике больной ничего не отразилось.

— Он не мой.

— То есть ты не будешь против, если… — Зося повела глазами вбок, и цвет их перелился из сиреневого в зеленоватый.

— Да пожалуйста… — Наташа улыбнулась. — Только, чур, потом расскажешь.

Странная, решила Зоська. Может, деловая: кроме рукописи, ничего не волнует. Или делает вид? Другая бы уже залилась слезами, в крик ударилась. А Наталья лежит, в ус не дует, если что ее колышет, так только следствие. Зося любезно снабжает ее новостями.