– Алеша, да? – подсевшим после слез голосом спросила я, взяв с тарелки канапе с беконом и вяленым томатом. Бритоголовый кивнул. – Спасибо за еду и укол.

– Моя работа, – кратко ответил он, отвев взгляд от моего запястья с четким отпечатком руки.

Канапе были очень вкусными, но я не смогла съесть больше двух. Я была голодна, но желудок плохо отреагировал то ли на бекон, то ли на томаты. Не знаю, может, я вообще такое не любила.

Проглотив еду вместе с подступившим комком, я всмотрелась в Алешу. Знала я его раньше или нет? Думаю, что да. Он меня немного пугал, но учитывая его габариты и манеру держаться, так должно было быть не только со мной.

Я хотела спросить его о чем-нибудь. У меня сложилось впечатление, что на Бориса он работал давно, а значит, и меня должен был более менее знать, но те крохи еды, что мне удалось в себя впихнуть вместе с горячим травяным чаем, доконали расслабленное обезболивающим и душем тело.

Видимо, Алеша перенес меня и проснулась я уже на кровати. Мышцы ныли, но боли вроде не было. Я хотела потянуться, но ощутила, что рядом кто-то был и нос молниеносно втянул, наверное, уже знакомый запах.

На секунду взгляд ледышек меня сковал и захотелось перекатиться подальше от их владельца, но я сдержалась и попыталась улыбнуться.

– Я уснула, – зачем-то сказала я.

Запах мужа, сидевшего рядом на кровати, щекотал ноздри, подталкивая к чему-то, за что я тщетно попыталась зацепиться.

– Алеша сказал, что ты плохо поела, – сказал Борис, рассматривая меня.

В комнате Алеши не было и мне стало не по себе. Глаза-ледышки настойчиво проникали под кожу, вызывая внутреннюю дрожь.

– Как-то не пошло, – ответила я, стараясь говорить и смотреть на мужа спокойно.

Муж… Проклятое слово не укладывалось в голове. Я не помнила о себе ничего, но разве хоть на каком-то уровне не должно было остаться какое-нибудь чувство или тяга, уверенное ощущение комфорта, возникающее рядом с ним? Или у нас был брак по расчету и чувства не играли в нем никакой роли?

Неуверенно я взяла его руку. Она была жилистой и гладкой, сильной, но не вызвала во мне ничего приятного, разве что кончики пальцев волнительно начали покалывать.

Взгляд Бориса принял, как мне показалось, насмешливое выражение, но мою руку он не убрал.

– Расскажи мне… – я осеклась, раздумывая, хотела ли я на самом деле знать. – Расскажи, что со мной произошло, – попросила я, все же решив, что так надо.

– Ты и так знаешь, что на тебя напали, Кира, – сухо ответил он.

– Почему?

– Разве это не понятно? – неприятно усмехнулся он, перехватив мою руку и немного сжав ее. – Я занимаю влиятельное положение, – продолжил Борис, впившись в меня взглядом, – и через тебя хотели добраться до меня.

– Добрались? – совсем уж глупо спросила я.

Не знаю, что я хотела услышать в ответ. Что я самое ценное, что у него есть? Что произошедшее со мной прогнало его по всем кругам ада? Или просто услышать уклончивый ответ, мол, не бери в голову, все будет хорошо?

В любом случае я не услышала ничего из выше перечисленного. Более того, я заметила скользнувшую в глазах мужа злость. Наверное, это и был ответ на мой вопрос: добрались.

– Отдыхай, Кира, – ответил мне Борис, убрав от себя мою руку. – Чтобы все вспомнить тебе нужны силы и, самое главное, желание. – Он погладил меня по лицу.

Вроде обычный жест, но ласковое принуждение, скрытое в нем, заставило меня вздрогнуть.

– Поговорим завтра, – добавил он и быстро покинул комнату.

Ночь сомкнулась над домом, и темнота, в которую погрузилась спальня, начала терзать меня. Вопросы росли в голове, как грибы после дождя, а ответов на них не было. Словами было не передать, как это было ужасно и мучительно.

Время от времени засыпая, я будто видела перед собой ширму. Из-за нее я слышала голоса: знакомые и не очень, приятные и не очень. Кажется, я слышала даже собственный голос и смех. Однако, как я не старалась проникнуть за ширму, увидеть то, что хотело показать мне мое подсознание, рука проходила сквозь нее, будто я была призраком и жизнь во всех ее проявлениях была мне больше не доступна.

Может, так оно и было и отчасти… Да какой там "отчасти"?! Потеряв память, я перестала существовать. Не умерла, но и не жила. Дышала, но не полной грудью. Любила… Наверное, любила, но без сердца. Оказывается, так тоже можно было.

Утром я долго стояла под горячим душем, надеясь прогнать боль и разбитость, но укол обезболивающего все равно пришлось сделать. Съев с горем пополам половину омлета и выпив маленькую чашечку кофе, я переоделась в джинсы и белую рубашку, скрывавшую синяки на руках.

– Борис дома? – спросила я, распутывая пальцами волосы. Расческу, как и ножницы, я в комнате не нашла.

– Бориса Сергеевича нет, – ответил Алеша.

– А какой сегодня день недели? – нахмурилась я, выглядывая в окно.

– Суббота.

– Весна? – Алеша кивнул. – Март?

– Апрель уже.

– Уже… – задумчиво повторила я. Мне почему-то казалось, что сейчас март. – А какое число?

– Четвертое.

Я нахмурилась, перебирая в памяти скудные крошки информации. Кажется, в больнице я пробыла два дня, не считая вчерашнего. Значит, то, что со мной случилось, было в марте.

Что ж, в какой-то степени прогресс.

– Ты давно работаешь на Бориса? – решилась спросить я, исследуя первый этаж дома.

– Три года, – отчеканил Алеша, следуя за мной по пятам.

– А меня ты тоже знаешь три года?

– Вы с хозяином вместе недавно, – уклончиво ответил Алеша, избегая моего взгляда.

– Что ты можешь обо мне рассказать? Какая я… Какой я была?

– Вам лучше говорить об этом с хозяином, – снова уклончиво ответил мой спутник.

Я хотела поспорить, но пришла к выводу, что он был прав. Кто же мог знать меня лучше, чем муж?

В груди кольнул призрачный упрек, будто я о ком-то не подумала. А кроме мужа у меня больше не было никого, что ли?

– Алеша, а у меня есть семья? – с надеждой спросила я.

Муж – мужем, но кровные узы совсем другое.

– Никого нет, – ответил он. – Извините, – как мне показалось искренне добавил он, заметив, что я опечалилась.

Мне кажется, в глубине души я подозревала, что у меня не было семьи, но расстраивало меня не это, а то, что пребывая второй день дома, я не чувствовала себя дома

Знаю, я ничего не помнила и вряд ли кто-то надеялся, что попав домой я вдруг все вспомню, но Борис сказал, что дома мне будет лучше, а как же это лучше могло быть, если во всем огромном доме я не нашла ни одной вещи, пахнувшей мной, нигде не увидела фотографий со мной, не обнаружила ни одного следа того, что у дома вообще была хозяйка и, тем более, что этой хозяйкой была я.