Кровь… Этот запах захлестывал меня. Пустой желудок скручивался. Кажется, я готова была потерять сознание от того вихря, что налетел на меня с подачи Бориса, но сознание, зацепившись за всплывшее в голове имя, как за спасательный круг, вынырнуло из омута памяти.

Дыхание начало выравниваться. Я снова ощутила течение времени и связь с реальностью.

– Кира?

Борис грубо убрал мои руки от заплаканного лица и взыскательно всмотрелся в него. Льда в его глазах почти не было, но было что-то другое, что заставило меня вздрогнуть.

– Кира! – повторил он с нетерпением.

– Станиславский… – хрипло выдавила я, тяжело дыша. – Валерий Станиславский… Это… Это мой отец…

– Ты вспомнила, – улыбнулся муж, и от его улыбки меня покоробило еще сильнее. Радоваться вроде я должна была. – Да, это твой отец, Кира. Он умер, когда ты была маленькой. Что еще, Кира? Что ты еще вспомнила?

Я отогнала неприятное чувство, вызванное его поведением, и перевела дыхание. Все случилось так внезапно.

Прислушавшись к себе, я поймала себя на мысли, что все было не так уж и плохо. Да, я запаниковала, но ведь самого насилия, то есть того события я не вспомнила, а вспомнила другое, вспомнила о крошечной частичке себя, которая передалась мне через имя отца. Все-таки это было приятно. Не густо, но хоть что-то. Теперь я, по крайней мере, знала свою девичью фамилию.

Борис был прав: я должна была вспомнить. Прятаться вечно нельзя. Только вспомнив все я могла это пережить и двигаться дальше.

Муж… Он уже помог мне, пусть и жестко, и даже как-то насильно, но помог. Он подтолкнул меня и, несмотря на взрыв смешанных чувств к нему и каких-то опасений, я была ему благодарна.

Видимо, у него был черствый характер и он не очень умел проявлять свои чувства и заботу, но раз я вышла за него, значит, видела в нем обратную сторону, открывшуюся, возможно, только мне одной.

– Прости, пожалуйста, я… Это единственное, что было четким. Все остальное смазанное.

– Ну, хорошо, – сухо ответил Борис. Взгляд его снова неуловимо покрылся корочкой льда и улыбка схлынула. – Уже хоть что-то.

– Прости, – повторила я, переплетая наши пальцы. – И спасибо.

– За что? – Муж удивленно выгнул бровь.

– Ты подтолкнул меня, – ответила я, робко заглядывая ему в глаза. Кажется, я начинала привыкать к их холоду. – И ты прав, я… Мне нужно вспомнить. Ты поможешь мне? – с надеждой спросила я.

– Чем я могу помочь, Кира? – вопросом на вопрос ответил он.

– Расскажи мне что-нибудь обо мне! – с чувством ответила я, не обратив внимание на скользнувшую в его голосе насмешку. – Расскажи о нас! Ты знал моего отца? Знал меня еще с детства? А моя мать…

– Тише, Кира! Тише!

Борис неожиданно засмеялся и приложил палец к моим губам. Я замолчала, сбитая с толку его внезапной переменой настроения.

– Я рад, что ты, наконец, приходишь в себя и проявляешь желание вспоминать, но давай возьмем перерыв, – добавил он, поглаживая пальцем мои губы. – Мне кое-что нужно сделать, а тебе следует позавтракать перед приходом врача. Когда он уйдет, мы поговорим. Договорились?

Я с готовностью закивала, а тут и Алеша в дверь протиснулся с подносом, из-под которого вкусно тянуло горячими гренками.

Подарив уходившему мужу улыбку, я с аппетитом накинулась на еду. Кофе Алеша принес позже, и я с наслаждением выпила две чашки. В желудке стало немного некомфортно, но мне нужны были силы, а желудку следовало привыкать к нормальному питанию.

До прихода врача я успела еще раз умыться и расчесать волосы. Оказывается, они у меня были своенравными и никак без должной укладки не хотели ложиться, как следует. Надо будет попросить мужа о фене и круглом брашинге…

Я замерла с расческой в руке, почувствовав отвращение к сформулированной мной просьбе. Попросить мужа… Звучало противно и будто не естественно для меня. Неужели я зависела от него даже в таких мелочах, как фен? Почему он все-таки не ответил ничего по поводу моих вещей?

Может, я не там искала? Борис был богат и у меня, наверное, должна была быть куча всякого хлама. Возможно, для него была отведена вообще отдельная комната, а муж просто не сказал мне об этом из-за стремления сподвигнуть меня саму об этом вспомнить. Не мог же он все время вести меня за руку.

Я придирчиво и уже почти без ужаса всмотрелась в свое отражение в зеркале: волосы явно были давно не стрижены, на руках не наблюдалось маникюра и местами они были суховатыми, педикюра я тоже не наблюдала, когда принимала душ, одежда мне в общем-то шла, но особо ничего не подчеркивала, если вообще не делала меня неприметной. Разве такая жена должна была быть у такого мужчины, как Борис?

Это мысль меня тоже неприятно кольнула. Откуда она вообще взялась? Чем была навеяна? Моим откровенно говоря зачуханым видом или желанием угодить мужу?

Последнее даже в голове звучало бредово и вызывало во мне внутренний протест, а вот первое… Первое было очень даже похожим на меня. По крайней мере, мне так казалось.

Раздался стук в дверь.

– Да! – крикнула я из ванной.

Бросив расческу, я вышла в комнату.

– Здравствуйте, Кира.

Молодой врач, знакомый мне с больницы, приветливо улыбнулся и протянул мне руку.

– Павел Алексеевич, – улыбнулась я, вспомнив его имя, и охотно пожала ему руку в ответ.

Его прикосновения мне тоже были знакомы и больше не вызывали неприятных ощущений.

– Просто Паша, – вежливо поправил он, рассматривая меня. – Вы хорошо выглядите, – заметил он.

– Разве дома может быть иначе?

– Да, конечно, – согласился он, немного нахмурившись, будто я сказала что-то, с чем он был не согласен. – По телефону мне сказали, что вам было плохо.

Он положил на кровать небольшой чемоданчик и раскрыл его. Запах из него шел больничный, угнетающе напоминая о том, как я в ней оказалась, и как тяжело было лежать в ней одной-одинешенькой.

Достав несколько приспособлений, врач подошел ко мне.

– Следите за пальцем, – попросил он.

Я сделала, как он сказал, вытерпела даже свет маленького фонарика, которым Паша проверял реакцию зрачков, а вот просьбу снять рубашку выполнять не спешила.

– Если вам не комфортно… – с пониманием произнес молодой врач, державший в руках стетофонендоскоп.

– Все нормально, – соврала я, выдавив улыбку, хотя внутри все сто раз перевернулось.

Уверенность, появившаяся во мне, очевидно, распространилась только на стремление совладать с собственной головой, скрывавшей от меня воспоминания, но никак не коснулась той части психики, что отвечала за подобные вещи.

Пальцы слабо повиновались, расстегивая рубашку, но деваться было некуда. Не в моих интересах было оставаться больной и сидеть на обезболивающих.