помещение, где оборудованы кухня и ванная с краном, плитой, столом и двумя стульями. Лестница с врезанными ступенями ведет на второй этаж, в скудно обставленную комнату.

Элен заучивает на слух названия всех алкогольных напитков, запоминает, как выглядят рисунки на этикетках, какого цвета содержимое и форма бутылок.

Сначала клиенты объясняют ей, в какой бокал или стакан наливать аперитивы «Бирр», «Сен-Рафаэль», «Амер каботен», «Аркебузу», «Дюбонне», настойку из корней горечавки, вермут, черри, пастис и мальвазию «Сент-Андре».

Здесь никто не жульничает с объемом, ценой и посудой, а среди завсегдатаев появились любители лимонада и оранжада: цвет глаз Элен привлекает деревенскую молодежь не хуже абсента.

Глава 25

Как правило, наши старожилы воняют, потому что не любят мыться. Им плевать, в каком виде они предстанут перед Всевышним.

Утром, во время обряда умывания-мытья-чистки, мы часто ссоримся, а чтобы заставить кого-нибудь принять душ, приходится очень постараться.

Элен никогда не воняет. От нее пахнет младенцем.

Впервые мы остались наедине в рождественский вечер. Я уже месяц работала в «Гортензиях», и мне выпало дежурить. Медсестра велела приглядывать за Элен, потому что у нее был небольшой жар, и я пришла поставить градусник. Она взяла меня за руку, и я чуть не расплакалась: никто никогда не был со мной так нежен. В жесте Элен было нечто материнское – то, чего я не знала. В детстве бабушка прикасалась ко мне только туалетной рукавичкой.

– Какая погода на вашем пляже? – спросила я.

– Прекрасная. Сейчас август. Народу очень много.

– Берегитесь солнца!

– Я в большой шляпе.

– Там красивый вид?

– Средиземное море всегда прекрасно. Как тебя зовут?

– Жюстин.

– Ты часто приходишь?

– Почти каждый день.

– Рассказать тебе о Люсьене?

– Да.

– Наклонись. Подставь ухо.

Я сделала, как она просила, и словно бы услышала голос раковины, которая, как всем известно, всегда произносит то, что хочет человек, взявший ее в руки.

Глава 26

В 1936 году они закрывают бистро 20 августа и не работают до 31-го. Люсьен вешает большое объявление:

ЗАКРЫТО ПО СЛУЧАЮ ОТПУСКОВ

Даже чайка исчезает с крыши.

Одиннадцать дней граждане Милли выпивают в одиночестве. Чинят водопровод, ковыряют землю в саду, пилят дрова, смазывают колодезный ворот, сопровождают жен на мессу.

Деревенское кафе закрыто впервые со дня основания. Даже старики, забывшие, сколько им самим лет, не упомнят подобного.

Люсьен и Элен вновь открываются первого сентября. Бодлер уже топчется перед дверью с вырезанной из газеты фотографией Джанет Гейнер. Он входит в бистро с «новой подружкой», как в храм на венчание.

В этот день все клиенты немножко дуются на хозяев, особенно на Элен, считая, что именно она решила уйти в отпуск. Мужчины в основном хранят молчание – кроме тех моментов, когда разглядывают Джанет Гейнор и заявляют, что она – красивейшая женщина мира, а некоторые могли бы взять с нее пример и причесаться поаккуратнее. Элен не реагирует, она вернулась к привычным занятиям – зашивает дырявые карманы и штопает локти, не замечая своей глянцевой соперницы.

Вечером, через час после закрытия, она находит портрет, забытый кем-то на дальнем столике. Интересно, звезда умеет читать? Этот вопрос она всегда задает себе первым при встрече с любым человеком.

Элен научилась читать в шестнадцать лет. Ей показалось, что, прикоснувшись к алфавиту Брайля, она заново родилась и научилась дышать. Потом пришли слова, а за ними и фразы. Первую, из «Жизни» Ги де Мопассана, Элен никогда не забудет. Этот роман она с тех пор прочла двадцать, а то и тридцать раз: «Ребенком ее почти не ласкали, так как она не отличалась ни резвостью, ни хорошеньким личиком и смиренно, кротко сидела в углу»[29].

Читая мрачные фразы, вроде такой: «Тогда окружавший ее сырой и угрюмый пейзаж, заунывный шелест падавших листьев, серые тучи, гонимые ветром, наполнили ее такою глубокой и безысходной тоской, что она вернулась домой, боясь разрыдаться…»[30] – она ликует. Каждое слово подобно пьянящему глотку солнечного тепла. Раньше, не умея читать, Элен во многом напоминала Жанну, героиню Мопассана, чья юность прошла в монастыре.

Элен казалось, что она скользит по поверхности вещей и людей. Читая, она как будто наслаждается сочным фруктом, о котором мечтала годами, а теперь чувствует его сладкий вкус на губах, языке, в горле и на пальцах.

Жизнь «до чтения» состояла из привычных каждодневных жестов, которые в конце дня погружали ее в глубокий сон, как усталую тягловую лошадь. Теперь ночи Элен населены снами, загадочными персонажами, музыкой, пейзажами, ощущениями.

Элен смотрит на Джанет Гейнор, любуется ее задумчивым и одновременно вызывающим взглядом, бровями идеальной формы, идеальным ртом, идеальными волосами, обнаженной шеей. Элен не хватает духу выбросить портрет, и она засовывает его между двумя бутылками мальвазии «Сент-Андре».

Через какое-то время снимок прикнопили к стене между бутылками лимонада и бокалами. Там он и висел много лет, а закончил свои дни на кофейном автомате, появившемся в заведении после войны вместе с кока-колой. Всякий раз, когда в чашку текла горячая коричневая жидкость, Бодлер заявлял, что пар портит прическу Джанет.

Глава 27

Приближается осень. Сегодня утром я заехала на кладбище перед работой. Я люблю ходить туда с тех пор, как мне больше не нужно туда ходить.

Опавшие листья закрывают даты на памятнике. Однажды я стану старше родителей. Им всегда будет тридцать. Интересно, я выйду замуж? Будут у меня дети? Жюль пробьется в жизни? Я увижу остров Муравера? Найду там Элен? Встречу моего Люсьена? Бабуля будет по-прежнему убираться в гостиной два раза в день под радио?

Не хочу знать. Иногда Жо предлагает мне сеанс ясновидения, говорит, что просто так, смеха ради, но я неизменно отвечаю: «Над будущим не смеются!» Особенно когда тебе двадцать один год.

Я никогда не хожу на похороны наших постояльцев. Занимаюсь ими при жизни, но останавливаюсь на пороге, когда они переходят «на ту сторону».

Только что появились Роза с Романом. Они впервые пришли вместе.

На «поверхности бытия» Элен не шевельнулась, не открыла глаз. Не произнесла ни слова.

Роман попросил вторую вазу для гортензий Розы – в первой стояли его белые розы. Предложить я смогла только очень уродливую и старую, других в нашем заведении не держат.

– Вы начали писать? – шепотом спросил он.

– Да.

Он улыбнулся. Очень нежно.

Я протянула ему вазу, подумав, что из голубизны его глаз вышел бы красивый букет. Его бы и дрянная ваза не испортила.