– Сегодня утром, – переводила она, – мсье Вибре был отпюшен за недостатком улик. Днем к нему зашел представитель власти, подписать бюмаги, и нечайанно обнарюжил пропавьшюю пьечать. Реставратор арьестован, дельо закрито.

Тонкий как сидел на диване, так и лег. Неужели он ошибался и Вибре не подставили? Печать-то нашли! У него дома! Дня три искали, а как выпустили за недостатком улик, так и нашли. С собой он ее таскал, что ли? В полицейский участок? Вряд ли. Скорее, печать действительно лежала в тайнике, а Вибре как вышел на свободу, так и достал полюбоваться на плоды воровского труда своего. Тут-то и пришел представитель власти со своей бюрократией.

Тонкий валялся на диване как оплеванный. В лужу сел начинающий оперативник Александр Уткин! Ларчик просто открывался, кого подозревали, тот и виноват. Нет, Тонкий заладил: подставили-подставили. Портсигары по углам собирал, за каменотесами ночными шпионил…

Так, минуточку! До Каменотеса ничего не находили, а как он пришел, постучал, тут сразу и нашли? Получается, он и подбросил печать? Пробился сквозь стену и подбросил… Тогда должна остаться дыра, почему полицейский ее не заметил? Потому что не с обыском приходил и печать нашел случайно. Может, этот Каменотес дыру продолбил точнехонько в кладовке или в стенном шкафу – в общем, где не сразу заметно. Просунул руку, подбросил печать да слинял себе.

– Должна остаться дыра, – вслух сказал Тонкий.

– Какьой дыря? – не поняла гувернантка. Тонкий отмахнулся. Жу-Жу сначала возмутилась, но быстро заметила Сашкин невидящий взгляд и оценила: – Спать, живо!

Спать не хотелось. Смотаться посмотреть на дыру не было никакой возможности: наученная горьким опытом гувернантка спрятала ключи на ночь, и даже Ленка, спящая с ней в одной комнате, не смогла найти.

Тонкий стал разглядывать портсигар. Еще вчера он упаковал улику (или все-таки безделушку?) в полиэтиленовый пакет, чтобы не стереть отпечатки пальцев. Портсигар был махонький, туда и сигарета не всякая поместилась бы, а только какая-нибудь особо гадкая, без фильтра. «Пальчики», что ли, скатать? А что ты с ними будешь делать, с «пальчиками»? – спросил себя Тонкий. – У тебя что, картотека есть или справочник «Вся Франция в отпечатках»?

Делать все равно было нечего. Тонкий положил на тумбочку еще пакет, на пакет портсигар и стал рыться в чемодане. Где-то здесь был графит. Не карандаш, как у чайников, а настоящий мелко-мелко молотый графит. Его наносят на кисточку, как краски. Кисточку возьмем помягче, приготовим скотч…

Тонкий растушевал графит по портсигару, осторожно сдул лишние крупинки, и – вот они, «пальчики», проявились. Узоры на них различались неплохо, а когда в глаза бросился шрам, Тонкий понял, что не зря старался. Шрам! Да еще какой! Чтобы найти хозяина портсигара, не обязательно скатывать «пальчики» у всей Франции. Достаточно обежать всю Францию и посмотреть на пальцы каждого мужчины. Да, у женщин таких толстых пальцев не бывает. Самый маленький «пальчик» на портсигаре был, как Сашкин большой, и он добавил еще одну примету: мужчина с толстыми пальцами, на одном из которых шрам. Еще он курит махонькие сигарки или сигареты без фильтра. Неплохо.

Тонкий выбрал самые четкие отпечатки, не смазанные и не перекрытые другими. Налепил прозрачный скотч, сдернул, и припорошенный графитом отпечаток остался на липкой стороне скотча. Наклеить теперь его на ленту, чтобы не прилипала пыль, – один есть.

Через полчаса у него было восемь отпечатков, заклеенных между двумя слоями прозрачного скотча, из них два – со шрамом. Теперь можно хоть все время таскать их с собой и сравнивать при необходимости. Тонкий вытер бумагой грязный портсигар и сунул в карман. Везуха, господа! «Пальчики» снимают профессионалы со специальной техникой. У каждого человека узоры на пальцах свои, но различия могут быть настолько малы, что какой-нибудь Александр Уткин ни за что не различит два разных отпечатка. А тут шрам!

Тонкий долго думал, кем бы ему нарядиться на бал. На Леонардо да Винчи он не тянет, тут и мечтать нечего. Неплохо попробовать себя в роли короля, они все были молодые, потому что рано умирали. Нелегка королевская жизнь: то войны, то придворные интриги, то низкие дверные косяки, о которые можно стукнуться лбом. И герцогом Тонкому не хотелось быть. Они в кино всегда противные и подлые, все время строят козни королям… Как Гидра!

Она разнесла Сашкины мечты в пух и прах, выдав ему утром костюм пажа, да еще заявив, что на большее он не годится. Гидра – она и во Франции Гидра. Сашка чертыхался, влезая в узкие девчачьи колготки. Ну и мода была у французских пажей! Неудобно же, господа!

Колготки были изжелта-белые и воняли нафталином. К ним прилагались черные шорты, рубашка с воротничком из лохмотьев (кажется, это называется «жабо»), «бабочка», которую надо завязывать, как шнурок от ботинка, вонючая бархатная жилетка и такие же ботинки. С ботинками проблем было больше всего: они оказались велики. Размер, должно быть, сорок пятый. Дома Тонкий натолкал бы в них старых газет, но здесь у него газет не было.

Он спустился в вестибюль и попросил газету у портье. Тот отослал его к горничной, но у горничной тоже не было газет, и она предложила ему кучу носовых платков, забытых постояльцами. Платки были чистые – и на том спасибо. С полчаса Тонкий комкал их и заталкивал в ботинки, а платки все утаптывались и утаптывались. Пришлось вернуться к горничной за второй партией. В результате Сашка напихал в ботинки с килограмм чужих сопливчиков. Ботинки тянули ноги книзу и обо все задевали, как ласты.

В соседней комнате под охи и ахи Жозефы вертелась перед зеркалом довольная Ленка. Ей выдали костюм принцессы. Тонкий все слышал и злился. Немного бальзама на его израненную душу капнули горячие щипцы – Ленка обожглась, когда накручивала волосы. Не все коту масленица!

Но появилась Жозе-фу и не дала Сашке позлорадствовать. Она заявила, что пажу полагаются отросшие кудрявые волосы, и предложила на выбор: или взять у Гидры парик, или завить, что есть.

Парик – это было уже слишком. Тонкий решил завиться и сразу пожалел, потому что первым же решительным движением щипцов пришкварил себе ухо. Стеная и ругаясь на весь белый свет, он швырнул горячие щипцы, попал себе на ногу и взвыл. Жозе-до-ре-ми-фа-соль быстро заткнула воспитанника шоколадкой, сказала, что он хороший мальчик, и завила его сама. В течение всей операции Тонкий, оберегая уши, боялся поднять голову. А когда Фрёкен Бок объявила, что все готово, Сашка глянул в зеркало… И потребовал вторую шоколадку.

Зрелище было ужасающее. Тонкий хотел подстричься перед каникулами, но не успел – слишком быстро они уехали. Теперь его слегка отросшие светлые волосы гордо торчали над ушами и лбом, как у Незнайки. Не хватало только голубой широкополой шляпы и зеленого галстука вместо французской «бабочки». Все остальное можно оставить, потому что на вменяемого Незнайку Тонкий не тянул. Только на сумасшедшего Незнайку, которому вздумалось напялить костюм пажа. Сашка молча встал и пошел к Гидре за париком.