же подъемные краны, где бульдозеры, где приметы современного строительства?

Он стоял на широкой хребтовине горы и видел перед собой внизу ущелье, по которому горная река промыла несколько русел, видел зеленые купы деревьев, маленькие глинобитные домики старого селения, уже почти слившегося с городом.

А Георгий, подойдя к краю насыпи, которая была перемычкой будущего моря, помахал людям, работающим внизу. Неприметные в своей серой, пропыленной одежде, они прокладывали новый путь реки, и Георгий отчетливо различал контуры бетонного тоннеля, очертания перемычки и линию канала, по которому будет направлена вода.

Симон отступил в сторону и стоял спиной ко всем, засунув руки в карманы.

Эвника недалеко отошла от машины. Ее тонкие каблучки увязали в смеси гравия и свинцово-серой земли. Было слишком много солнца и ветра. Эвника старалась не щуриться и как могла боролась с ветром, прижимавшим ее юбку к коленям и трепавшим волосы.

Георгий неотрывно смотрел вниз, откуда уже спешили люди. Сперва выпрыгнул наверх молодой парень с мелко гофрированными, вздыбленными волосами, потом появился невысокий человек в полувоенной форме. Он поздоровался, сперва поднеся два пальца к выгоревшей фуражке, потом протянув всем по очереди жесткую руку.

— Ну, как дела, мастер Амо? — спросил у него Георгий.

Мастер вздохнул:

— Что я… Я человек маленький. У инженера спросите.

Молодой инженер отрекомендовался Гришей. Ему хотелось показать свой участок с самой выгодной стороны. План выполняется. Грунт подвозится. График выдерживается.

Мастер Амо стоял в стороне и бросал на своего инженера взгляды, полные снисходительного презрения.

— Где мы сейчас находимся? — допытывался Оник.

— На самом берегу будущего моря. Вернее, на дамбе. Видите — с той стороны ущелья навстречу этому наращивается перемычка?

— Вон тот бугорчик?

— В том бугорчике сотни тысяч кубометров, — не оборачиваясь, сказал Георгий, — и, кстати, под твоими ногами тоже.

— Речку, которую вы видите перед собой, — объяснял Гриша, — мы введем в тоннель. Потом, когда плотина будет готова, тоннель перекроем, вода заполнит всю котловину, и образуется так называемое море.

— Здорово! — восхитился Оник. — А если река не захочет идти в тоннель?

Приняв это предположение за шутку, Гриша вежливо засмеялся.

— А все-таки? Ведь бывают неожиданности?

— Бывают, если их не предусмотреть, — опять вмешался Георгий.

Он вдруг спохватился, что покинул Эвнику. Она стояла у машины одинокая, нахмуренная.

— Что-то у меня жена заскучала, — громко сказал Георгий.

Слово было произнесено. Пусть даже не в том месте и не при тех обстоятельствах, как хотелось бы.

Мастера Амо это не касалось. Молодой инженер ничего не знал о жизни Георгия. Симон дернулся и точно глубже врос в землю. Оник мгновенно оглянулся, посмотрел на Эвнику, чуть присвистнул — он это сделал невольно — и тут же, как всегда легкий, двинулся в ее сторону. Георгий опередил его, подхватил Эвнику за локти, приподнял над упруго пружинящей землей и повел к обрыву.

— Смотри! Смотри! Скоро никто этого больше не увидит. Все здесь изменится.

— Вон тот трехэтажный серый дом будет стоять на самом берегу, — рассказывал Гриша.

— А эта деревня, амбары, рощица?

— Все под воду уйдет, — радостно закивал Гриша. — На месте деревни, я думаю, купальни будут. Ближе к городу. А там, где естественный изгиб в заливчике, — там яхт-клуб.

— Где клуб? — впервые заговорила Эвника.

Гриша с величайшей осторожностью пропустил ее вперед, и разговор пошел совсем уже неделовой.

Мастер Амо дождался своего часа. Он неторопливо приблизился к Георгию и стал ему докладывать о делах, так настойчиво поглядывая на Симона, что и тому пришлось подойти ближе. Для подкрепления своих доводов Амо поднял щепотку земли, послюнил ее и растирал на ладони твердым, похожим на пестик от ступки пальцем.

— Ни черта с такой работой не будет. С утра десять машин выгружено. Звоню Саркису — машины на Гюмет перекинули. Они — объект. А мы не объект? Вчера лаборатория пробу забраковала. Спрашиваю шоферов: где грунт брали? Где ближе, там брали. Из трех бульдозеров два ни к черту не годятся…

Инженер Гриша старался увести своих подопечных подальше от мастера Амо.

— Это наша повседневность. Это вам неинтересно. Водяное зеркало нашего моря будет в шестьдесят два гектара…

— Цемент опять не завезли. Этот жулик Саркис наш цемент на Гюмет перебрасывает. А Бамбулян говорит: «Где вы, где техника?.. Ваш объем работ одной лопатой делают…»

— Ладно, — Георгий подхватил под руку Эвнику, — мы сейчас доедем до деревни и спустимся к вам. Андраник работает?

— Я сейчас вниз пойду, — заявил Симон, глядя в сторону.

— Тогда, Амо, садись, поедем с нами, — распорядился Георгий.

Симон пошел под гору грузно и неловко, но так быстро, что за ним еле поспевал Гриша. А они снова поехали по берегу будущего моря, и в окна машины бил ветер, пока еще пахнущий степью.

Вблизи деревня показалась не такой уж маленькой. Стояла она в низинке, когда-то, видимо, у самого берега реки, которая потом увильнула от нее на полкилометра. Накатанная дорога вела от деревни к городским домам. Дети из этой деревни бегали в городскую школу, молодые люди учились или работали в городе, а все-таки это была старая армянская деревня, овеянная дымком высохших виноградных лоз, обесцвеченная горячим солнцем.

Машина остановилась на одной из улочек. Георгий и Оник захотели пить. Им вынесли холодную воду в старинной медной кружке. На улице неизвестно откуда появились старухи. Одна из них, с прялкой в темной руке, преградила Георгию дорогу.

— Ай, инженеры-начальники, — сказала она, — ай, дети мои, не могли вы немного подождать, пока я умру?

Старик, который принес Георгию воду, придвинулся ближе. Встали в кружок потесней старые женщины.

— Почему очаг моих предков должна затопить вода? — горестно сказала старуха. — Почему могилы моих отцов должна скрыть вода? Я здесь родилась, здесь хочу умереть.

Женщины негромко, тоненько запричитали, замирая, когда говорила старуха с прялкой, и повышая голоса, когда она умолкала.

— Мать моя, — сказал Оник, почтительно прижимая руку к груди, — для чего нам ждать твоей смерти? Живи на новом месте, в новом доме еще сто лет.

— Ах, что мне новый дом, — скорбно всхлипнула женщина, — лучше стану я жертвой старого, который ты хочешь затопить!

— Разве ты не знаешь, что такое вода, мать? Разве ты не должна думать о будущем своих внуков? Море принесет прохладу, вода даст жизнь садам…

Оник говорил долго, легко и правильно, но женщины смотрели не на него, а на молчащего Георгия и к Георгию обращали свои жалобные вздохи.

Он понимал тщету их горя. Но понимал и то, что для стариков оно было настоящим горем. На него смотрели глаза скорбной тревоги.

Крупная старуха с толстыми бровями и черными усиками бесцеремонно сказала неумолкающему Онику: