в тюремный фургон. С тех пор он и живет в камере № 24. Он не жалуется: кормят хорошо, спать можно сколько хочешь. Он всем доволен.

Картина выглядела вполне правдоподобной. Судья закрыл заседание среди смеха и оживления публики. Дело было отправлено на дополнительное расследование.

В результате выяснилось следующее: в списке задержанных два месяца тому назад числился Дезире Бодрю, задержанный на сутки, он был освобожден и покинул участок в два часа дня. В этот же день Арсена Люпена привезли на последний допрос, после которого отвезли обратно в Санте.

Способны ли были охранники допустить ошибку? Могли они, обманувшись отдаленным сходством, взять и по халатности посадить в тюремный фургон вместо одного заключенного другого? Могли, будь они дуболомами, растяпами и разгильдяями, но, конечно, о таком и помыслить было невозможно.

Подмену подготовили заранее? Но в таком случае Бодрю должен был выступить сообщником Люпена, сознательно дать себя арестовать, а потом занять его место. Но сколько случайностей должно было тогда совпасть! Каким чудом мог осуществиться план, построенный на невероятном везении одной из сторон и чудовищных ошибках другой?

Сняли антропометрические данные Дезире Бодрю. В картотеке он не числился. Однако другие его следы обнаружились без труда. Его знали в Курбевуа, Аньере, Леваллуа, он собирал там милостыню, а ночевал у старьевщиков и мусорщиков, облюбовавших для своих лачуг заставу Терн. Но вот уже год, как его там не видели.

Неужели его нанял Арсен Люпен? Трудно было в это поверить. Но даже если знаменитый заключенный нанял Бодрю, история не становилась яснее. Невероятное оставалось невероятным. Побегу пытались найти объяснение, но он оставался необъяснимым. Неопровержимым был только сам его факт, остальное по-прежнему окутывал туман, что не давало покоя не только правосудию, но и широкой публике. И еще одно выглядело неопровержимо: побег не был случайностью, его тщательно готовили. Хитроумный замысел последовательно вел к успешной развязке, позволяя Арсену Люпену гордо заявлять: «На суде я присутствовать не буду!»

После месяца тщательных расследований загадка оставалась столь же таинственной. Но нельзя же было вечно держать в тюрьме несчастного Бодрю. Предъявить ему было нечего. Следственный судья подписал освобождение, и Бодрю вышел на свободу. Однако шеф уголовной полиции распорядился пристально за ним следить.

Слежку за Бодрю вели по предложению комиссара Ганимара. По мнению комиссара, бедняга не был ни сообщником Люпена, ни счастливым для него случаем – всего лишь орудием в руках хитреца, который использовал его с исключительной ловкостью. Бодрю бродяжничал на свободе, и через него к Люпену и уж, без сомнения, к кому-то из его банды поступали сведения. Для слежки в помощь Ганимару отрядили инспекторов Фоланфана и Дьези.

Туманным январским утром тюремные ворота распахнулись, и Дезире Бодрю вышел на свободу. Поначалу он был в явной растерянности, потоптался и побрел куда глаза глядят, явно не имея определенной цели. Прошел по Санте, потом по Сен-Жак. Остановился у лавки старьевщика, снял с себя куртку и жилет, продал жилет за несколько су, надел куртку и побрел дальше.

Перешел на другой берег Сены. На площади Шатле поравнялся с омнибусом. Решил в него сесть. Мест не оказалось. Кондуктор посоветовал ему заранее купить билет, и Бодрю направился в зал ожидания к кассам.

Ганимар срочно подозвал к себе помощников и, не сводя глаз с дверей зала ожидания, поспешно распорядился:

– Наймите экипаж… Нет, два… Чтобы не привлекать внимания. Я сяду с кем-то из вас. Поедем за омнибусом.

Помощники отправились выполнять задание. Бодрю не появлялся. Ганимар заглянул в помещение: ни души.

– Идиот! – обругал он себя. – Забыл про второй выход!

Из касс через коридор можно было выйти на улицу Сен-Мартен. Ганимар бросился туда и, на свое счастье, успел заметить Бодрю на империале омнибуса, который заворачивал за угол улицы Риволи, направляясь в сторону Зоологического сада. Омнибус он догнал, но лишился помощников. Теперь ему придется справляться одному. В ярости Ганимар готов был без лишних церемоний снова арестовать негодяя, который, притворяясь придурком, своим хитроумным маневром разлучил его с подручными.

Он взглянул на Бодрю. Тот дремал, сидя на скамье. Голова у него покачивалась из стороны в сторону, рот был приоткрыт, и на лице застыла такая непроходимая глупость, что Ганимар со вздохом признал: не такому противнику обводить старого комиссара. Досадная случайность, ничего больше.

На перекрестке «Галери Лафайет» Бодрю быстренько сменил омнибус на трамвай в сторону Ля-Мюэтт и покатил по бульвару Осман и улице Виктора Гюго. Вышел Бодрю только на конечной Ля-Мюэтт и ленивой походкой углубился в Булонский лес.

Бодрю переходил с одной аллеи на другую, возвращался, потом шел дальше. Он что-то искал? Бродил с какой-то целью?

Он слонялся так не меньше часа и, похоже, очень устал. И, действительно, заметив скамейку, уселся на нее. Скамейка стояла у небольшого озерца за деревьями, отсюда было рукой подать до Отей, и вокруг никого не было. Потерпев с полчаса, Ганимар решил затеять с Бодрю разговор.

Он подошел и уселся рядом с бродягой. Закурил, нарисовал на песке тростью загогулину и сказал:

– Однако не жарко.

Тишина. И вдруг в тишине послышался смех, счастливый, радостный детский смех. Кто-то хохотал, не в силах удержаться. У Ганимара волосы зашевелились на голове – этот смех был ему знаком! Он знал, кто так смеется!

Ганимар схватил и притянул к себе соседа, он жадно вглядывался в него, куда упорнее и пристальнее, чем в зале суда, и, действительно, это был не тот человек, которого он там видел. Вроде бы тот и в то же время не тот.

От жадного внимания комиссара не ускользнул взгляд, теперь полный жизни. Ганимар различил настоящий цвет лица и поддельные прыщи, настоящий рот и поддельный шрам,