– А записки?

– Написал сам.

– А таинственная помощница?

– Тоже я. Я умею писать разными почерками.

Ганимар задумался, потом спросил:

– А почему никто не заметил, что антропометрия Бодрю точь-в-точь совпадает с антропометрией Арсена Люпена?

– Потому что антропометрии Арсена Люпена не существует.

– Не может быть!

– Или, возможно, она не соответствует истине. Система Бертильона основывается на внешних данных, а ты видишь, как легко их изменить. Затем она включает измерение головы, длины рук, ушей и так далее. С этим, конечно, ничего не поделаешь.

– И что же?

– Пришлось заплатить. Еще до моего возвращения из Америки один из ваших служащих согласился вписать при обмере другие цифры, так что моя карточка сразу попала в другой ящик и никак не могла оказаться рядом с карточкой Дезире Бодрю.

Они снова замолчали. И снова заговорил Ганимар.

– И что ты собираешься делать?

– Собираюсь хорошенько отдыхать, правильно питаться и снова стать самим собой. Неплохо побыть Бодрю или кем-нибудь еще, забавно менять свою внешность, голос, взгляд почерк. Но было бы грустно потерять в таком разнообразии самого себя, а это иногда со мной случается. Сейчас я испытываю чувства человека, лишившегося собственной тени. Я отправлюсь на поиски себя… И я себя найду.

Арсен Люпен прохаживался взад и вперед перед скамейкой. Понемногу сгущались сумерки. Он остановился перед Ганимаром.

– Как ты думаешь, мы обо всем переговорили?

– Нет еще, – ответил комиссар Ганимар. – Я хотел бы знать, думаешь ли ты поделиться правдой о своем побеге. Рассказать, какую ошибку я совершил?..

– О! Никто никогда не узнает, что это Арсен Люпен был выпущен из тюрьмы. Тайны и загадки клубятся вокруг Люпена, и я не заинтересован, чтобы их стало меньше. Мой побег – чудо, и чудом он останется. Будь спокоен, мой добрый друг, и прощай. Я ужинаю сегодня в городе, едва успею переодеться.

– Ты же сказал, что хочешь отдохнуть.

– Увы, есть светские обязанности, которыми нельзя пренебрегать. Отдых начнется завтра.

– И где ты ужинаешь?

– В английском посольстве.

Загадочный пассажир

Вчера мой автомобиль отправился в Руан, а сам я поеду туда сегодня по железной дороге. В Руане пересяду на автомобиль и покачу к друзьям, у них небольшой дом на берегу Сены. В Париже, на вокзале, незадолго до отхода поезда ко мне в купе подсели семеро мужчин и пятеро тут же закурили. Хотя путешествие предстояло недолгое, проделать его в таком обществе мне не захотелось, тем более в вагоне старой конструкции – даже в коридор не выйдешь. Я решил перебраться в соседнее купе и вышел, подхватив плащ, газеты и свой железнодорожный справочник.

Соседнее купе занимала дама. При виде меня она сразу скисла – я тут же это заметил – и наклонилась к мужчине, стоявшему на подножке, конечно, мужу, который ее провожал. Муж окинул меня взглядом, осмотр, очевидно, был в мою пользу, потому что он с ласковой улыбкой заговорил с женой, словно успокаивал робкого ребенка. Дама улыбнулась и взглянула на меня уже приветливо, словно тоже сумела разглядеть во мне обходительного господина, с которым женщина без всякого для себя неудобства может провести два часа в запертой коробке величиной в шесть квадратных метров.

– Ты же не обидишься, дорогая, – сказал ей муж, – у меня важная встреча, я не могу опоздать.

Поцеловал ее и ушел. Жена послала ему вслед воздушный поцелуй и помахала платочком. Послышался свисток. Поезд тронулся. И вот в эту самую минуту, не обращая внимания на протесты проводника, к нам в купе влетел мужчина. Моя спутница стояла в проходе и укладывала в сетку багаж; вскрикнув от испуга, она опустилась на диванчик. Я не из пугливых, вовсе нет, но вторжение в самую последнюю секунду всегда имеет в себе что-то подозрительное. В нем есть что-то противоестественное. За ним всегда что-то кроется. Иначе почему, собственно…

Однако внешность неожиданного спутника и его манеры несколько сгладили дурное впечатление, произведенное вторжением в наше купе. Безупречный, можно даже сказать, элегантный костюм, хорошо подобранный галстук, чистые перчатки, энергичное выражение лица. Но… черт побери! Где я мог его видеть? Я нисколько не сомневался, что он уже попадался мне на глаза. Точнее, шевельнулось воспоминание скорее о портрете, виденном много раз, а с оригиналом я, конечно, знаком не был. Но я почувствовал, что напрягать память бессмысленно: впечатление было периферийным и расплывчатым.

Я перевел взгляд на даму и не поверил собственным глазам: крайне взволнованная, она побледнела как полотно. Глядя на нашего спутника – а тот сел на противоположный диванчик – с неподдельным страхом, она дрожащей рукой – да, рука у нее дрожала, я заметил, – старалась придвинуть небольшую дорожную сумку, а когда поставила ее на колени, то крепко прижала к себе. Наши взгляды встретились. В ее лице читались такие страх и тревога, что я не удержался и спросил:

– Вам плохо, мадам? Может быть, открыть окно?

Она молча повела глазами на соседа. А я поступил точно так же, как ее муж: улыбнулся, слегка пожал плечами, давая понять, что опасаться нечего, что я