− Входи, не топчись там. Я узнал твои шаги, экономка из Олруда.

Узнал шаги?!

И, может быть, стоило всё-таки убежать, но Олинн подумала, что это будет глупо. Не такая уж она и трусиха… наверное, раз уж явилась сюда. Хотя, надо признать, что войти в избушку она собирается скорее по глупости, а не от храбрости.

Она толкнула дверь, заглянула внутрь и застыла на пороге, сделав вид, что привыкает к темноте комнаты. Монах сидел на лежанке и сегодня выглядел вполне мирно. Олинн выдохнула, осторожно вошла и остановилась, даже немного растерявшись, потому что Бьорн смотрел на неё так, будто это он был хозяином избушки, и с его милостивого разрешения она оказалась здесь. То, как он сидел, прислонившись к бревенчатой стене затылком, как указал рукой, приглашая её пройти, всё это выглядело так странно, что Олинн подумала: он и Тильду так будет приглашать в её собственный дом?

Хотя… Сейчас, когда она его рассмотрела получше, то подумала, что эта избушка ему под стать. Он такой же косматый и бородатый, как лесной человек Яг Морт. Рубаха Торвальда на нём едва сходится, сразу понятно — с чужого плеча. Из рукавов торчат запястья, и штаны коротковаты, не закрывают даже голые щиколотки.

Бьорн сидел босой, скрестив ноги, и на плечи натянул свой тесный страшный кожушок. Ни дать ни взять медведь! Да ещё торквес этот, как ошейник…

С одной стороны, выглядел он, конечно, смешно, но смеяться над ним Олинн и в голову бы не пришло, уж больно свирепым показался его взгляд.

− Вижу, тебе уже лучше, − произнесла она, и голос слегка сбился на хриплые ноты, — это хорошо. Вот, я принесла немного еды тебе в дорогу.

Олинн опустила котомку на лавку возле очага, и принялась спешно разбирать свою поклажу, стараясь не смотреть на Бьорна, но даже спиной чувствуя, как он за ней наблюдает.

— Ты меня гонишь? — спросил он негромко. — Отчего так? Надоел? Вошла — даже не поприветствовала…

− Н−нет, я не гоню, − пробормотала Олинн растерянно, и стала торопливо оправдываться: − Просто… это же не мой дом. И ты… то есть мы, здесь без разрешения хозяйки. Тильда ушла за травами. А ты был в беспамятстве и ранен. И я подумала, что ты не выдержишь дороги до замка, поэтому мы с Торвальдом принесли тебя сюда. Но, Тильда — вёльва, а ты монах…

Она обернулась и развела руками.

− …сам понимаешь. Тут тебе не место. Такие, как ты, убивают таких, как мы. И, да, доброго тебе дня.

− Таких как вы? Но ты же не вёльва, − Бьорн прищурился. — И тебе доброго дня, Лин−н−на из Олруда.

− Нет, я не вёльва. Но вашим-то и не больно много нужно, чтобы отправить кого-то на костёр, − ответила она и снова отвернулась.

То, как он произнёс её имя, будто пальцы нежно коснулись струн тальхарпы, рождая мелодичный звук… Говор у него мягкий, южный, и, наверное, поэтому её имя так красиво звучит из его уст. Красиво и волнующе.

− Где вы меня нашли? — спросил Бьорн, не став углубляться в разговор о кострах.

− Недалеко отсюда, у Гремучего камня. Было похоже, что ты со скалы упал и головой ударился. Мы думали, ты умер, и Торвальд хотел тебя в болото сбросить. Скажи спасибо, что я не позволила.

− Ждёшь благодарности? — голос Бьорна стал ниже.

Олинн глянула через плечо и усмехнулась.

− Да уж какой благодарностью можно разжиться у монаха! Отпущением грехов, или как там вы это называете?

− И то правда, в награду у меня ничего с собой нет, или…− Бьорн прищурился. − А при мне ничего не было? Как ты вообще поняла, что я монах?

− Э−э−м… Был мешочек для сбора милостыни, и в нём три медяка. Да вон он лежит у печи, − махнула Олинн, отвернулась и загремела котелками. — Всё в целости. И на тебе была ряса, очень старая и ветхая, и ещё эти шрамы по всему телу… Торвальд сказал, что монахи так себя хлещут — усмиряют плоть.

− Хм… Но если я монах, то где же мой хольмгрег? — спросил Бьорн, и у Олинн даже мурашки по спине побежали.

Ну вот и началось! Эх, лягушка она глупая! Надо было его назад повесить ему на шею! Что же она его в горшок-то сунула! А теперь он точно догадается! Ох, догадается!

Она вдохнула и, нарочито громко двигая котелки, ответила, стараясь сделать так, чтобы голос не дрожал:

− Хольмгрег? Не знаю… Не видела я его. Может, за кусты зацепился, пока ты падал? А может, и не было его. Разве он у всех монахов должен быть? Я в монахах не разбираюсь.

−Э−м−м. Ну да… Может, и не было. Расскажи об этом месте, − произнёс Бьорн, резко оборвав разговор и не став дальше выпытывать у неё подробности.

И не просто попросил, а будто распорядился. Он вообще говорил отрывисто, точно приказывал ей, как служанке.

− Что рассказать? — Олинн снова оглянулась через плечо.

− Что тут у вас в Олруде? Жить-то можно? Может, я тут и останусь…

− Останешься? — Она удивилась, и даже обернулась, глядя на Бьорна и вытирая руки куском полотна. — Зачем?

− А куда мне идти? — спросил он, скользнул по Олинн тяжёлым взглядом и будто усмехнулся. — Я ведь не помню ничего.

− Ну… я не знаю, − ответила Олинн растерянно.

— Вот и я не знаю… Но ты же не бросишь меня тут, раз уж спасла? — и в этом вопросе ей почудился какой-то странный намёк или, может быть, снова насмешка?

− Не брошу… наверное, − ответила она, пожав плечом.

И подумала, а правда, куда же ему теперь податься? Ведь он даже имени своего не знает! А если он не помнит, кто он и откуда, если не знает этих болот, куда ему пойти? На юг? Пойдёт сам на юг, заблудится и утонет. А через Перешеек ему нельзя, хирдманы отца его поймают и убьют. Но привести его в Олруд? Торвальд сказал, отец его повесит. А после сегодняшнего утра, когда мрачная Гутхильда устроила ей осмотр всех кладовых, нетрудно догадаться, что вести с Перешейка плохие, и понятно, что отец вряд ли приедет в благожелательном настроении. А когда он зол, то скор на расправу. Никого не пожалеет, даже родных. И ей кнута достанется за такое. И если узнает, что