тогда воевода смелую вылазку из города и наголову разбил поляков, пленив всех выживших в том бою, включая двух полковников.

Сильно оная поруха ляхов огорчила. Взялся тогда Прозоровский пособить польскому горю. Уговорил Владислава построить для себя острог напротив Можайска, обещав собрать двести человек пехоты и конницы и наказать жителей Можайска за жестокое поражение. Владислав, уверовавший в свою счастливую звезду, выполнил просьбу «верного» русского князя, но как только острог был закончен и укомплектован личным составом, Прозоровский в одну ночь предался своим соотечественникам с городком и всем гарнизоном. Надо ли говорить, что после такого вероломства об успешном штурме Можайска можно было забыть.

А еще через полгода отряд Прозоровского занял городок Борисов и держал там оборону столь удачно, что поляки на пушечный выстрел не смели подойти к неприступной крепости. Когда же опасность нависла уже над стольным градом, князь, своевременно и без потерь отступив к Москве, получил приказ царя со сводным отрядом поместной конницы оборонять Москву на рубеже реки Яузы.

– Давненько не виделись, дядя Григорий! – Прозоровский, в высоком шишаке с золотой насечкой и позолоченным зерцалом, надетым поверх красного бархатного кафтана, стоял за спиной отца Феоны и широко улыбался.

– Доброго здоровья, Семен… Васильевич, – смущенно запнулся монах и неловко прокряхтел, оглаживая бороду.

– Он меня лялькой голожопой на коленях своих качал! – пояснил князь и посмотрел на Головина. – Да ты, Петр Петрович, наверно, слышал о нем?

– Мало о ком я слышал? – проворчал Головин, отворачиваясь. – Монах! Принял схиму – живи тихо!

Прозоровский нахмурил брови, неодобрительно цокая языком.

– Болтаешь, воевода! Государь жалел, когда Образцова от службы отпускал. Ценил его! К тому же они одного корня. Андрея Кобылы[38] семя! Знал об том?

Новость о родстве Феоны с царской фамилией заметно смягчила свирепый нрав старого воина. Поменявшись в лице, он посмотрел на монаха с искренним дружелюбием, мгновенно проникшись к нему самыми теплыми чувствами.

– Чего сказать хотел, отче? Говори!

– Для начала скажи, Петр Петрович, сколько народа взбунтовалось? – Феона великодушно не обратил внимания на изменение в поведении воеводы.

– Конных почти полторы тысячи да пеших двенадцать сотен! – не задумываясь ответил Головин.

– А сколько осталось?

– Стрелецкий полк в Кошелях да триста ополченцев.

– Не густо! А с тобой, Семен?

Прозоровский, не ожидавший вопроса, вздрогнул.

– Тысяча сабель.

Феона печально покачал головой:

– Мало! Возвращать надо казачков. Без них не сдюжим!

– Что предлагаешь?

Феона подошел к бойнице и, указывая рукой на какие-то определенные места за стеной Белого города, стал объяснять свой план стоявшим рядом воеводам:

– Надо у Проломных ворот пушечный наряд разместить. В Воронцове и на Гостиной горе у рогаток надежные отряды поставить, чтобы отрезать путь в Сыромятники и к Покровским воротам; но самое главное, надо занять Яузский мост, тогда мы мятежников одним махом в крепкий мешок завяжем.

– Дельно говоришь, отче! – согласился Головин, с уважением глядя на монаха. – Пушкарей сейчас поставим, а Воронцово поле, как погромы начались, две роты «бельских» немцев из ближней иноземной слободы сами, без приказа, перекрыли, туда казаки без особой нужды точно не сунутся. А мост стрельцы из Заяузья прикроют. Я гонцов в Чингасы[39] пошлю. Пусть выдвигаются. Ну, а потом-то что? Враг у ворот, а мы со своими воевать будем?

– Зачем воевать? Договариваться надо! – поднял брови Феона, бросив на воеводу озадаченный взгляд. – Идти и уговаривать вернуться.

Стоявший рядом Прозоровский неожиданно рассмеялся в полный голос и по-дружески приобнял монаха за плечи.

– За тем Государем сюда и послан. Давай уговаривать вместе! Пойдешь со мной, дядя Гриша?

Не ожидавший подобного предложения отец Феона пристально посмотрел в глаза князю и не увидел в них ничего, кроме бесстрашия, решимости и боевого задора. Прекрасные черты для настоящего воина, слабо подходящие для хорошего дипломата и переговорщика. «Семену все еще нужен рядом мудрый дядька», – вздохнув, подумал Феона, а вслух произнес коротко:

– Пойду.

– Вот и славно! – улыбнулся Прозоровский, вспомнив любимое выражение отца Феоны.

Они не успели продолжить разговор. Афанасий, чьи глаза все время нахождения на стене горели неистовым огнем, а ноздри раздувались и трепетали от предвкушения настоящей битвы, громко окликнул Феону:

– Брат, посмотри сюда!

Взгляды всех устремились к указанному монахом месту. Из-за покинутого казаками деревянного острога выехал одинокий всадник, одетый в малиновый жупан с темно-фиолетовым подкладом, поверх которого была наброшена суконная опанча черного цвета с пришитым к ней медвежьим воротником. В руках всадник держал длинное копье с трепещущим на древке треугольным вымпелом. Был он молод. На первый взгляд не более двадцати лет. Гарцуя на расстоянии достаточном, чтобы не быть подстреленным со стены стрелецкой пищалью, он достал из-под накидки сигнальный рог и призывно протрубил в него.

– Ей, москали! Нет ли среди вас сына боярского Леонтия Плещеева?

Завоеводчик[40] князя Прозоровского, стоя у бойницы, с любопытством посмотрел вниз и, презрительно сплюнув сквозь щербатину в зубах, прокричал в ответ:

– Ну, я Плещеев. Чего хотел, хлопчик?

Всадник издал радостный вопль и, подняв коня на дыбы, с силой вонзил копье тупым концом в землю.

– Я, Мариан Загурский, волынский шляхтич герба Слеповрон, вызываю тебя на поединок! Выходи в поле на молодецкий подвиг!

– Какой мне прок биться с тобой? – искренне удивился Плещеев. – Ни чести, ни славы. Одно баловство!

Голос молодого шляхтича дрожал от обиды и негодования.

– Ты же в первых стравщиках[41] у москалей, ты не можешь просто так отказаться, если не хочешь прослыть трусом! Выходи, я тебе поминок от Ждана Конши передам!

Имя Конши удивительным образом подействовало на Плещеева, как искра на сухой порох. Он вспыхнул от гнева и, яростно запустив в сторону Загурского попавший под руку кусок деревянного теса, неистово прорычал:

– Жди, мерзавец. Ты сам напросился.

Повернувшись к князю Прозоровскому, Плещеев просительно сложил руки на груди.

– Семен Васильевич, ты все слышал, пусти на травлю!

– Времени у нас мало, – поморщился князь, – но что с тобой делать, езжай!

– Да я быстро! – засуетился ординарец. – Только дурню по соплям надаю и обратно!

Быстрым шагом он спустился по узкой лестнице крепостной стены. Спустя короткое время снизу послышался бешеный топот лошадиных копыт и грозный рык Плещеева:

– Открывай ворота, рыбья кровь, не видишь, стравщик в поле едет!

Глава 10

Проводив взглядом завоеводчика, Прозоровский повернулся к отцу Феоне и в ответ на его вопросительный взгляд пояснил:

– Полковник Конша десять лет назад у него брата убил и сестру выкрал. С тех пор Леонтий люто черкасам[42] мстит.

Между тем поединок за Яузскими воротами начался без обычных в таких случаях ратных