Нет, это была не качка. Это была болтанка, вот что. Во все стороны сразу.

Едем-едем, ветер звереет, все нахохленные сидят, носы прячут. Витя нас прижал к себе, загородил, как мог, от ветра. Вокруг сначала высился лес, потом сменился дохловатыми реденькими деревцами, осинки какие-то, ольха да кусты. Поросль редела и как-то плохела. Виктор спросил, что это с лесом.

— Дык болотистые почвы-от начались, — был ему ответ.

— На островах вообще сосны по поверхности корни пускают, вглубь не лезут — вода там.

— Что за острова? — спросил Виктор.

— На болоте, там земля за счет сосен и держится.

Разговор не клеился. Народ стучал зубами от холода и тряски.

Вдруг сквозь дребезжание колес и завывания ветра донесся еще один звук. Паровозный гудок! Я с трудом разжал затекшие и онемевшие от холода лапы и поднял голову. Навстречу ехал поезд. Навстречу — в смысле по тем же рельсам. По нашей колее — она была всего одна. И по ней на лобовое столкновение пер тепловоз, пыхтя едким дымом, как в старых американских вестернах! Это у них что, забава такая — кто первый свернет? Это с рельсов-то?

Витя явно мечтал по щучьему веленью оказаться в другом месте, не на пути этого огнедышащего дракона. Он панически поглядывал на попутчиков. Но народ на лавках не выказывал волнения. Дрезина остановилась. Люди сошли на землю, взялись за край платформы и буднично опрокинули ее набок! Дорога освободилась. Тепловоз благодарственно гуднул и, набирая скорость, покатил дальше, а дрезину тем же макаром вернули на рельсы.

Спустя час пассажиры сошли с дребезжалки. Тетеньки, обгоняя друг друга, рванули по тропе, а наша троица ­безнадежно от них отстала. Они-то налегке, а мы все на Вите. Он тяжело дышал. Глинистая, размокшая почва разъезжалась под ногами, чавкала, жадно хватала Витю за ноги. Тропа извивалась ­между частыми тонкими деревцами, и мы цеплялись рюкзачищем за ветки, застревали между стволов. Еле выдрались из лесу.

Впереди нежно зеленели кочки, тропа между ними тонула в темной воде. Болото простиралось насколько хватало глаз и колыхалось всей тушей под каждым шагом бредущих друг за другом теток.

Виктор с опаской пошел по следам. Сапоги утопали во мху, черпая воду через край.

— Женщины же прошли, никто не потонул, — убеждал, уговаривал себя Витя, с натугой выдергивая ноги из плена жидкой моховой каши. — Вот почему они спешили первыми — чтобы тропу не так растоптали.

Тут нас догнала следующая партия сборщиц ягод, доставленная тепловозом. Они резво неслись вперед, только дышали тяжело. Потому что одно дело идти, отталкиваясь от твердой поверхности, и совсем другое дело на каждом шагу отвоевывать ноги у жадной жижи.

Когда мы прорвались к поросшему тонкими соснами островку, Витя со стоном рухнул под корни ближайшего дерева, прислонив рюкзак к стволу.

— Никуда я больше не пойду, — сказал он воображаемому собеседнику, который, видимо, уговаривал его продолжать путь.

«Не зря же профессиональные сборщики ходят дальше, — возразил тот. — Там ягод больше, возле железной дороги всё обобрали».

— Мне и тут хватит, — уперся наш хозяин и выполз из-под рюкзака.

Островок был размером с детскую площадку перед нашим московским домом и густо утыкан деревьями. Корни их переплетались во мху, плотно держались друг за дружку, как сплетенные руки, поэтому место под кострище и палатку удалось найти не сразу. Не на корнях же огонь разводить. Да и спать, знаете ли, на корнях затруднительно.

Из кочек торчали шляпки грибов, а ножки у них были водянистые и неимоверной длины, чуть не с локоть. Вот сколько им пришлось расти, чтобы от земли сквозь мох пробиться к свету.

Кое-как поставили палатку, укрывшись от ветра под вывороченным корнем упавшего дерева. Кое-как развели костерок из отсыревших — хоть отжимай — веток и обрывков сухого мха. Воду на чай пришлось брать прямо из болота.

Вид у Вити был какой-то безысходный, как у потерявшегося щенка. Он сушил у костра вымокшие ноги. Мы, коты, не разделяли его отчаяния, было некогда: нас по самые макушки затянуло в удивительный мир островного леса, живущего как бы над землей, на цыпочках. Мы весело проваливались в мох, вытаскивали из-под него жуков и мышей, запрыгивали на поваленные сосны и гонялись за мелкими птицами и лягушками. Да, птиц тут жила тьма-тьмущая! Ведь на несколько километров болота это чуть ли не единственный остров с деревьями.

Спустились сумерки, сборщики усталой, довольной толпой потянулись обратно — уже неторопко, с шуточками, с полными бидонами и рюкзачками за спиной. Помахали нам рукой.

— До завтра!

К ночи разыгралась буря. Палатка мотылялась под порывами, норовила выдрать из непрочной почвы колышки и улететь в теплые края со всем содержимым, то бишь с нами. Впрочем, ей, кажется, было по силам и остров прихватить. Она с грохотом лупила нас крыльями по головам; было так нервно, что впору бежать под дождь.

Наконец Виктора осенило.

— Спустить паруса! — дал он себе команду и полез под дождь выполнять.

Он вынул стойки из стенок палатки, и из уютного домика получилась бесформенная куча. Мы трое закуклились под тентом в спальник: я свернулся у Виктора в ногах, Ешка, как обычно, улеглась головой на его плече.

— Теперь не сорвет.

Трепыхать нас стало меньше, зато внутрь потекла вода.

— Ну что ж, или безопасно, или сухо, — вздохнул хозяин. — Третьего не дано.

Он ошибся насчет «безопасно». Мы угрелись и даже подремали, но вдруг меня что-то подтолкнуло. Я сел. Тревога не проходила. Настроился на сканирование: представил, что никакой палатки сверху нет и я могу видеть все, что происходит снаружи. Дождь кончился, но ветер не думал стихать. Сосны гудели верхушками, натужно стонали. То и дело раздавался хруст и стук: по всему острову ломались ветки и рушились вниз, с чмоканьем плюхаясь в напитанный водой мох.

Внезапно все звуки остались где-то далеко, а дерево рядом с палаткой, наоборот, включилось на полную громкость, проступило на экране моего воображения крупно и отчетливо. Я почувствовал всей шерстью: от него исходит опасность. Я как будто сам стал этим высоким деревом. И услышал, как ветер давит на мою крону, толкает в лоб, чтобы опрокинуть! Ствол напряженно сопротивляется давлению, гнется, вцепившись в рыхлую, размокшую почву всеми корнями-пальцами. Но эти пальцы один за другим разгибаются, повисают в воздухе бесполезными червяками. Я слышал, как медленно-медленно поддается земля, выпуская корни, стелющиеся по поверхности вместо того, чтобы уйти глубоко в землю. Потому что в глубине земли-то нет, под островом вода. Я видел, как дерево, рыча от усилий, все ниже клонится к палатке, безнадежно теряя вертикаль…

И я ничего, ничегошеньки не мог сделать. Даже голос подать. Ведь на самом деле все происходило в разы быстрее. И потом, я же был деревом.

Но в голове, мысленно я закричал:

— Ёшка!!!

Она подскочила спросонья и приземлилась всеми четырьмя лапами на грудь Виктору. Тот охнул и сел. В тот же миг дерево рухнуло на то место, где только что была его голова.

Глава двадцать первая

Бугорок

Виктор

Думаете, я сдался? Этому острову придется попотеть, чтобы от меня избавиться. Приехал на неделю — неделю и пробуду. Клюквы наберу мешок, сдам, хоть немного заработаю.

Я выдрал из-под упавшего дерева палатку — хорошо, что это не лохматая елка, а почти голая сосна, и ветками никого не зацепило. Чайку покрепче заварил из термоса. А сахар-то не взял, забыл, эх. Согрелся, палатку поставил по новой, к стволу привязал. Теперь не улетим. И досыпать завалился.

Но на корягах особо не разоспишься, да в мокром спальнике, в мокрой одежде… Как развиднелось, вылезаю, а болото из зеленого стало белым. Иней на кочках ровным слоем. Подморозило, надо же.

Котяра вылез, напрыгивает на кочки, проваливаясь по брюхо, развеселился. А кошка с растопыренными глазищами охотится. Пока