В оставшееся время, вывалив всю одежду из шкафа на кровать, подбираю наряд к новеньким чёрным туфлям с острым носом, которые купила специально для этого случая. Всё не то. Прихожу в полное отчаяние, и от лёгкости после прогулки не остаётся и следа. Спустя не меньше полудюжины переодеваний под крутящуюся на повторе песню Shine bright like a diamond нахожу себя бездумно сидящей на полу. Я ничего не делала, только наблюдала, как шло время. Я не могла привыкнуть к летней одежде – она казалась мне слишком открытой и выставляющей напоказ все недостатки фигуры, поэтому мне не оставалось ничего, как надеть, несмотря на жару, единственный свой костюм – тёмно-синие брюки и пиджак в тонкую белую полоску – и просторную белую рубашку. На талии узлом завязываю широкий кожаный ремень.

Я надеялась, что выгляжу достаточно элегантно и небрежно, но не чересчур. Волосы распущены, в ушах маленькие, будто капли молока, жемчужины. Мой наряд должен был, как я предполагала, вызвать приятное удивление у Профессора.

– Ты сегодня такая серьёзная, – скажет он.

Или даже лучше спросит:

– А что это ты сегодня такая строгая?

Строгий костюм также должен был выделить меня из толпы, одетой по-летнему расслабленно – парни с большими пятнами под мышками, а девушки с голыми ногами, кажущимися болезненно бледными в тёмном помещении, а мне вовсе не будет жарко в конце июля – городская жара надо мной не властна. Конечно, я считала себя лучше, интереснее и умнее других. Но не верьте мне – мне был двадцать один год, меня звали Соня, я была страшно чувствительной и неуверенной в себе, однако полна решимости никому это не показывать. Я отгораживала себя выдумкой от печальной реальности, где я неопытная и, как верно заметил Профессор, зашуганная девочка. Он был прав, какой бы милой я ни была, во что бы ни была одета, успехом у мужчин я никогда не пользовалась. Этим я не хочу сказать, что была непривлекательной. Я просто была невзрачной. Я не умела и боялась быть заметной. Меня подташнивало от страха. И я уже опаздывала к началу.

На открытие я пришла первой. В костюме было очень жарко. Кроме меня, по пространству галереи слонялись уставшие работники и готовили стоящий посередине круглый стол к фуршету. Лучше бы его вовсе не было – это не тот фуршет, на который рассчитывала я и наверняка все гости, если они вообще придут. Из напитков был только сок в чём-то наподобие прозрачного самовара, а на чёрных металлических подносах, расписанных под хохлому, лежали бублики, горы овсяного печенья, перемешанного с сушками, и мелкие карамельки «Барбарис». Многие приходили на подобные мероприятия только ради бесплатной выпивки, а увидев сок и сушки вместо вина, развернутся и уйдут, что, с одной стороны, было мне даже на руку, но с другой – я не смогу поговорить с Профессором, не выпив предварительно вина для храбрости.

Сборники лежали там, где я их оставила, в картонных коробках в подсобном помещении. Я вынесла коробки и разложила экземпляры по длинному прямоугольному столу внутри галереи и несколько на стойках у входа, сняв с них рекламные буклеты с информацией о проводимых по утрам мастер-классах для детей.

Я ещё немного послонялась туда-сюда по залам, не обращая внимания на фотографии и картины, развешанные на стенах, и вышла на крыльцо покурить. На второй сигарете я увидела приближающуюся толпу людей – среди них был Профессор, он быстро шёл и смеялся, а остальных я не знала. Среди них оказались молодые ребята, с которыми он познакомился во время вступительных консультаций и пригласил их на презентацию.

– Привет! Ты что не заходишь? – бросил он, не посмотрев на меня. Я опешила и даже не успела поздороваться, пока он не вошёл внутрь. Плохое начало. Пропустив всю толпу, я зашла следом, чувствуя, как новые туфли больно натёрли ноги.

Из моих одногруппников, чьи тексты были в сборнике, пришли лишь несколько человек. Они мне объяснили, что другие, вероятно, посчитали, что мероприятие лишь косвенно относится к нам, а главным образом посвящено и организовано студентами мастерской фотографии, чьи работы были развешаны на стенах галереи. Знакомых лиц много, но поговорить было особенно не с кем. Основную массу пришедших составляли абитуриенты.

Меня охватывала застенчивость от такого количества людей, от меня самой и от намерения, которое я не могла точно сформулировать. Мне придётся ещё глубже погрузиться в свои мечтания, чтобы выплыть. А тем временем чуждая мне толпа обступала Профессора со всех сторон, так что я не видела его за спинами.

Через час после официального начала Профессор проводит импровизированную экскурсию. От него исходит вибрация. Мне ещё не доводилось видеть человеческое тело, заключающее в себе столько энергии. Я чувствую слабость и головокружение. Он показывает на стол, на котором, в красиво разложенной мной змейке зинов, образовались лакуны, и коротко рассказывает о концепции альманаха, упомянув о происхождении названия:

– На занятиях мы смотрим хорошие фильмы, авторский кинематограф, или проводим семинары на таких мероприятиях, как сегодня, ходим на выставки ваших коллег.

Все молча его слушают. В воздухе носится что-то тревожное, или мне только кажется. Он стоит от меня так далеко, словно на другом континенте, и я не могу придумать, каким образом преодолеть океан между нами.

– У нас есть прекрасная типография, где можно напечатать большой тираж такой замечательной книги, – он вытягивает шею, словно ищет кого-то среди слушающих, и, заметив, указывает на меня рукой. Меня передёргивает от неожиданности. Все распахнутые с любопытством глаза обращаются ко мне.

– Моя первокурсница, уже второкурсница, Соня, очень талантливая студентка, организовала всю работу по созданию сборника.

– Вы помогали, – мямлю я, ощущая стеснение в груди.

– Можете взять себе экземпляр, – говорит он и протягивает быстро исчезающие книжки заслонившей его толпе.

На этом экскурсия закончилась, и началась неофициальная часть. Фуршет в пространстве, где утром должен состояться мастер-класс по вырезанию человечков из цветной бумаги, не предполагал наличие алкоголя и пьяных студентов – этим он отличался от других вернисажей, которые посещал Профессор, но он был пьян от внимания новых людей, смотрящих на него с восхищением, а я трезва как стёклышко, готовое разлететься от досады и неоправданных ожиданий.

Я рвусь домой, туда, где мне не нужно будет ни с кем разговаривать и изображать веселье. Где я, по крайней мере, могу быть печальна. Я стою в углу, выгадывая удобный момент, чтобы уйти, не попрощавшись – вряд ли он заметит моё отсутствие.

– Ну что, ты слышала, как я тебя