Курмис отправился на аэродром встречать высокопоставленное начальство, а Босс с Глазуновым и Волковым бросились в учебный корпус подчищать «хвосты». Поднятый ими среди инструкторов и курсантов ажиотаж так же быстро угас, как и поднялся. Начальник отдела «Цет-1» центрального аппарата «Цеппелина» штурмбанфюрер Вальтер Курек и прибывшие с ним офицеры не зашли в учебные классы. Вместе с Курмисом они поднялись в штаб, заперлись в его кабинете и просидели до обеда. О чем там шел разговор, остальным оставалось только гадать. В тот же день группа Курека без всяких объяснений улетела в Берлин, что еще больше добавило загадочности ее внезапному визиту. Сам Курмис хранил многозначительное молчание.

Вечером в кабинетах штаба, а затем в комнатах общежития инструкторы с оглядкой и полушепотом обсуждали события прошедшего дня. Просочившаяся из штаба информация о том, что «берлинцы» от корки до корки прошерстили дела как на курсантов, так и на инструкторов, усилила атмосферу подозрительности. Ее подогревал оставленный Куреком «чужак» — оберштурмфюрер Петр Делле. Его беспощадность к врагам рейха вызывала страх у офицеров школы. С неменьшей опаской относился к нему и Курмис. Ему оставалось только гадать, какого рода докладные за его спиной Делле строчил в Берлин.

В рабочую колею жизнь сотрудников «Русланд Норд» вошла после того, как исчез инструктор Кошкин, а вслед за этим в Берлин отбыл Делле. Опасения Бутырина, что тот приезжал по его душу, рассеялись, и он снова вернулся к мысли о поиске помощника. Перебрав всех, остановился на Волкове. В Николае ему импонировали широта души, щедрость и здравый взгляд на вещи. Да, он был поклонником Гитлера и его идей, но не фанатиком, как Делле, и не душегубом, как Гофмайер. После разгрома гитлеровцев под Сталинградом и на Северном Кавказе у Николая поубавилось энтузиазма и веры в идеи нацизма о мировом господстве и торжестве нового немецкого порядка. Виктор все чаще слышал в его голосе пессимистичные нотки и решил рискнуть — сделать Волкова своим помощником.

Теперь вечера они проводили в жарких спорах. Идеи нацизма постепенно тускнели в глазах Николая, а окончательный перелом в его взглядах произошел после казни псковских подпольщиков. Среди них были дети…

Из доклада зафронтового агента «Северова» о пребывании в тылу противника:

«…Находясь еще в диверсионной школе в Вяцати и присматриваясь к ЮРЬЕВУ, я решил заняться его обработкой и, если она будет успешной, попытаться его завербовать.

ЮРЬЕВ являлся кадровым немецким разведчиком, выполнявшим ответственные задания, но в силу того, что он не был чистокровным немцем, руководство немецкой разведки держало его в «черном теле» и не переводило в официальные сотрудники. Это сильно отражалось на настроениях ЮРЬЕВА, он неоднократно высказывал недовольство немцами. Для начала обработки я старался расположить ЮРЬЕВА к себе, что мне удалось.

Изучив характер ЮРЬЕВА и зная его биографию, я стал постепенно подчинять его своему влиянию.

Обработка ЮРЬЕВА длилась несколько месяцев.

Основной моей задачей было убедить ЮРЬЕВА в неправильности национал-социалистических идей, горячим сторонником которых он являлся и считал, что борется за лучшее будущее России и «новую Европу». С этой целью под предлогом желания изучить «Майн Кампф» я заставлял ЮРЬЕВА объяснять мне основные положения гитлеровских идей и подвергал их тут же резкой критике.

ЮРЬЕВ вначале яростно защищал эти идеи, но мне в конечном итоге удалось разубедить его и вызвать у него враждебное отношение к гитлеризму. Одновременно с этим я рассказывал ему о советском строе и терпеливо разбивал его неправильные взгляды на советскую действительность, которые являлись результатом гитлеровской пропаганды.

Вместе с тем мною использовался каждый удобный случай для того, чтобы показать ЮРЬЕВУ советскую разведку с положительной стороны, подчеркивая ее сильные стороны.

Зная о том, что ЮРЬЕВ возмущается отрицательными сторонами работы германской разведки и недоволен тем положением, что его не продвигают по работе, я при каждом удобном случае старался указать ему на бесперспективность работы с немцами, на то, что немцы не ценят его и не считают равным себе.

В результате ежедневной, систематической обработки ЮРЬЕВА он изменил свои взгляды и стал враждебно относиться к немцами, лично предложил мне начать совместную работу против немцев, но я вначале отклонил его предложение, попросив предварительно тщательно продумать этот вопрос.

После настойчивых предложений ЮРЬЕВА о работе против немцев, я согласился и только тогда открылся перед ним и сообщил, что являюсь агентом советской разведки…»

К весне 1943 года, несмотря на истерические заклинания Геббельса о неизбежной победе над большевизмом, каток Красной армии одну за другой подминал под себя дивизии вермахта и, набирая скорость, неумолимо катил на запад. С каждым месяцем среди гитлеровцев все меньше оставалось тех, кто слепо верил в подобную чушь, а самые дальновидные подумывали о том, как спастись от неминуемой катастрофы.

Волков — Дуайт-Юрьев не стал исключением. Стреляный воробей, испытавший на своей шкуре тяжелую руку советской контрразведки, он держал нос по ветру и не особенно верил славословиям в свой адрес, на которые не скупился Курмис. Теплого местечка в штабе «Русланд Норд» ему не дали, а сомнительная слава «борца с большевизмом» — командира объединенных разведывательно-диверсионных групп в Коми — его не прельщала.

Но не только это подвигло Виктора на решающий разговор с Волковым. В нем он видел одну из множества жертв революции, прокатившейся кровавым колесом по России. В двенадцать лет, потеряв отца, родину и без гроша в кармане оказавшись с больной матерью и малолетней сестрой на чужбине, Николай рос в слепой ненависти к большевистской России. Служба в германской разведке нисколько не приблизила его к цели — освобождению родины от большевизма. А после сокрушительных поражений вермахта под Сталинградом и на Северном Кавказе от этих его иллюзий не осталось и следа. Он задыхался в удушающей, пронизанной всеобщим доносительством атмосфере «Цеппелина» и не желал покорно идти на убой, которым грозила задуманная Курмисом и Куреком операция в Коми.

Поэтому когда Виктор затеял разговор о разрыве с «Цеппелином», Николай понял его с полуслова и сам предложил искать выход на советскую разведку. В том, что ее разведчик находится рядом, он долго не мог поверить. Виктору, чтобы его убедить, пришлось рассказать о Блинове и причинах провала его диверсионной группы. И Николай поверил, но через минуту помрачнел. Предстоящая заброска в Коми страшила не только своей непредсказуемостью, но и тем, что контрразведчики могли не помиловать его за прошлые преступления.

Виктор и Николай напряженно искали выход и не находили. До заброски группы оставалось несколько дней, ее состав был согласован с Берлином, и только чрезвычайные обстоятельства заставили бы Курмиса и Курека включить в нее Виктора. И здесь мог сработать его главный козырь — дядя в наркомате путей сообщения. Николай тут же ухватился за него, но, остыв, согласился с доводом Виктора — об этом Курмис должен узнать не напрямую — от него, а от проверенного кадрового сотрудника. Случайная обмолвка Виктора о Лещенко — крутом дяде, которую оценил опытный разведчик Волков и доложил по команде, не насторожила бы подозрительного Курмиса. Остановившись на этом варианте, они разошлись. Николай поспешил с докладом к Курмису, а Виктор остался в комнате ждать реакции.