– Ну что вы, мальчики. Вас же Леня предупредил. Мы же здешние, и нас никто не обидит, а у вас могут быть неприятности. Так что не ищите лишних приключений на свою голову.

Два раза в неделю по вечерам я посещал лыжную секцию на стадионе «Динамо», куда меня втянул Гарик. Нас особенно не мучили теориями и специальными упражнениями. Все это проходило довольно просто. После небольшой разминки нам выдавали старые солдатские лыжи, видавшие виды, поструганные как колоды, с брезентовыми креплениями и деревянные палки (не металлические и не бамбуковые). С этим нехитрым и тяжеловесным инвентарем тренер отводил нас в Первомайский парк к широкой аллее, идущей вниз вдоль забора стадиона и предлагал спускаться к входу на стадион. Задача была не из легких, так как горка была довольно крутой и длинной. Цельносрубленные лыжи не были приспособлены к торможению и вообще к никаким маневрам, так что остановиться можно было либо упав, либо понемногу переступая ехать на дерево. На наиболее крутых участках наша группа представляла собой довольно колоритное зрелище: несколько человек валялось, пытаясь подняться не снимая лыжи, несколько человек стояло в обнимку с деревьями. И тем не менее эти тренировки доставляли нам удовольствие – свежий воздух, снег, приличная скорость и непредсказуемые последствия.

Весной все эти забавы пришлось сократить. Нужно было готовиться к выпускным экзаменам и поступлению в институт. Я уже твердо решил поступать на архитектурный факультет. Этой же зимой отец поручил мне сделать рабочие чертежи жилого домика для персонала санатория «Украина» в Гаграх. При этом он дал мне эскизы и «козу» – проект жилого дома. Работа эта доставила мне удовольствие. Я вычертил все как полагается: планы, фасады, разрезы. С особенной тщательностью я прорабатывал чертежи деталей в крупном масштабе: колонки террасы, баллюстраду. Колонки я сделал под упрощенные ионические, хотя они выполнялись из дерева (было время жестокого сталинского ампира). Чертежи понравились отцу, и я гордился этим.

Немалое влияние на мой выбор профессии оказала наша библиотека. К этому времени отец успел приобрести в букинистических магазинах ежегодники Московского и Санкт-Петербургского обществ архитекторов-художников начала века. Кроме того из Германии в нашу Академию архитектуры прибыли груды макулатуры из различных полуразрушенных издательств, библиотек и музеев. Их раздавали академикам и членам-корреспондентам академии по весу – академикам по 30 кг, член-корам по 20 кг. Отец предоставил мне разбираться в этой груде бумаг, и я нашел там интереснейшие вещи – альбомы архитектурных обмеров классики, альбомы средневековой мозаики, альбом акварельных эскизов к священному писанию Александра Иванова, опубликованный еще в 1878 году. Большинство этих альбомов было издано Берлинским музеем «Пергамон».

Но больше всего в нашей библиотеке меня привлекали томики небольшого формата, переплетенные в грубые холщевые переплеты. Эти томики были изданы Академическим издательством в 1936 году очень малыми тиражами. В них было заключено много истории и много тайн, сопровождавших профессию архитекторов в течении веков. Это был том Марка Витрувия Поллиона «Десять книг об архитектуре». Уже одно то, что книга была написана в первом веке до нашей эры, и во вступлении автор писал, что он посвящает свой труд императору Августу, рождали в моем юношеском воображении сцены из жизни древнего Рима и вызывали глубокое почтение. Даже не будучи знакомым с особенностями профессии, я чувствовал, что книга, несмотря на то, что она писалась две тысячи лет назад, написана очень серьезным и разносторонним профессионалом. Да это подтверждал и сам автор. Первая глава начиналась словами: «Наука архитектора – это наука, украшенная плодами многих наук и разносторонней образованности…»

Еще больше меня привлекали две книги этого же издания: книга Матила Гика «Эстетика пропорций в природе и искусстве» и книга Месселя «Пропорции в античности и в средние века». В это время я увлекался математикой и, в частности, теорией чисел. Книги эти изобиловали изящнейшими формулами, связывающими математику, природу и архитектуру. Из этих книг я узнал много интересных вещей. Я узнал, что такое «золотое сечение» и как построить ряд красивых пропорций, я узнал, что термин «золотое сечение» был дан еще Клавдием Птоломеем, что в 1508 году Лука Пачоли, или Лука ди Борго опубликовал книгу «Божественная пропорция», что Леонардо да Винчи посвятил много исследований sectio autea (золотому сечению), что им занимался Кеплер, пытаясь объяснить его роль в системе мироздания. Меня поразило, что великий математик Леонардо Пизанский (Леонардо Фибоначчи) еще в 1202 году написал и опубликовал книгу «Liber abaci» (Книга абака), в которой дал решение многих сложных задач и открыл ряд чисел Фибоначчи. В этом ряду отношение каждой пары чисел стремилось к «Золоту». И оказалось, что этот ряд управляет многими процессами в природе.

Все эти изящнейшие выкладки занимали мое воображение. В них было много таинственных и, как мне казалось, неисследованных вещей. У меня уже чесались руки взяться за исследование великих памятников архитектуры.

Впоследствии эти книги были подарены мне отцом и попали в мою библиотеку. Архитектурная библиотека разрасталась, но больше всего я любил эти старенькие, плохо иллюстрированные издания.

Я сижу в своей просторной и уютной квартире на Кnorr Street в Филадельфии и смотрю на стеллажи, уставленные книгами. Я не жалею, что пожертвовал большей частью своей библиотеки, раздав, в основном, художественную литературу, но переслал в Америку значительную часть архитектурных изданий. Мне очень приятно, вернувшись домой после работы, полистать давно знакомые книги – это как встреча со старыми друзьями. Благодаря этим книгам и интерьер наш выглядит почти таким же, каким он был в Киеве на улице Щорса, разве что прибавилось много картин. Сейчас мои архитектурные работы носят разовый характер – это, в основном, оформление проектов, конкурсы, статьи на архитектурные темы.

В первое время после приезда в США, приходя с работы, а работы были самыми разнообразными, прежде чем садиться за живопись я по привычке просматривал какую-нибудь из книг. Только сначала я не всегда узнавал книги по обложкам. Для того, чтобы переслать их в Америку мне пришлось надеть на них другие суперобложки, так как книги изданные до 50-го года вывозить почему-то запрещали. Так, например, на книгах издательства Кнебеля начала века и книгах издательства Академии 30-х годов появились супер-обложки с научных монографий, не имевшие к ним никакого отношения, например «Сады и парки Подмосковья», «Животный мир Полесья» и т. д.

Как и полагалось в Америке, на первых порах я рассылал массу резюме с предложением занять любую архитектурную должность и с нетерпением ждал многочисленных предложений. Я наивно считал, что мой послужной список вызовет восторг у владельцев архитектурных фирм, что они примут меня с распростертыми объятиями. Однако предложений не поступало. При этом мое резюме все сокращалось и сокращалось. Как говорил мой counselor (советник-консультант) вы overqualified (чересчур квалифицированный специалист), а этого не любят и боятся. Постепенно из моего резюме исчезла аспирантура, моя последняя должность тоже последовательно понижалась – из главного архитектора отдела я стал ГАПом, потом групповым, потом старшим, потом рядовым архитектором. Перечень моих авторских работ сократился в двадцать раз и легко умещался на одной неполной страничке, о конкурсах и премиях ни слова. Это дало возможность получить хотя бы разовые предложения, продолжая работать на различных малоувлекательных работах и занимаясь по вечерам живописью.