мои домыслы и фантазии. А может и то, что идет постоянный контакт кулона с кожей что-то да значит. Пыталась найти какую-либо информацию о нем, но, увы, делать это в библиотеке — смерти подобно, а интернет настолько сер, убог и скуден на сегодняшний день, что это даже несмешно.

Сжимаю артефакт в руке, шепотом прося его показать дорогу, и уже знакомая магия путеводной нити ведет меня вглубь лесополосы через сугробы и валежник.

Хотя, на лес территория не особо похожа. Это искусственные насаждения, при чем за ними явно ухаживают. Трава в том году видно, что косилась, и упавшие деревья аккуратно убраны. Где мы вообще находимся?

Передача была, помню, про маньяка, который закапывал трупы в лесу. Но там был, реально, лес, да и не в первой передаче это было… Что же от меня сегодня хотят?

Женщина молча следовала за мной. Оператор иногда просил притормозить, забегал вперед и снимал наше углубление в чащу.

Некоторое время спустя мы вышли на поляну. В центре нее стоял некий монумент, высотой метра три, в ширину довольно плоский. Скорее всего, крест. Других идей не было. Для плиты — нет устойчивого основания, для другого не подходила ширина. Такие огромные кресты обычно ставят на братских могилах. И что бы это могло значить? Жертвоприношения? Массовый геноцид?

Подошла к зашторенному монументу и положила на него руку с просьбой: «Покажи».

И словно земля разверзлась под ногами, меня утянуло в бездну. Короткое ощущение невесомости и я уже в каком-то помещении. В нос бьет жуткий запах гари. Шум, страшный гул, крики. Резко оборачиваюсь: две женщины пытаются привести в чувство мужчину. Одна бьет по щекам, вторая пытается из последних сил затащить того на кресло. Обе одеты в синюю униформу, мужчина тоже в форменном костюме.

Остальные ряды кресел пусты.

— Саша! — женщина трясет мужчину и никак не хочет сдаваться. — Очнись же!

— Брось! Не успеем! Пристегивай его и сама садись пристегивайся! — надрывно кричит та, что подтягивала мужика сзади за подмышки.

— Не могу, — вторая рыдает в истерике, размазывает слезы вместе с косметикой рукавом, — руки не слушаются, — она судорожно дергает за ременьбезопастности, и тот, наконец, поддается. Женщина при этом теряет равновесие и падает на одно колено, рассекая его до крови, но не замечает ни боли, ни раны, настолько переполнена адреналином.

Все вокруг трясется, свет моргает, добавляя жути.

На очередном резком рывке из потолка падают какие-то трубки. Одна из женщин тут же путается в них, психуя и матерясь.

Наконец, обе забираются в кресла и пристегиваются. И вовремя, начинается вовсе какое-то адово мракобесие. Мотать начинает так, что того и гляди оторвутся и полетят по салону головы несчастных. Дикий скрежет, удары, взрывы, облака гари и пыли. Я нахожусь в этом пространстве, но и не в нем одновременно. Мне жжет глаза, першит и раздирает кашлем горло, дикая вибрация по всему телу, но в то же время меня не отшвырнуло волной взрыва в конец этого коридора. Получается, все чувства обострены, но я бестелесна и невидима.

Шум постепенно стихает. Оседает первая пыль. Женщина, сидящая ближе ко мне, вся в крови. Мужчину проткнуло насквозь прилетевшей откуда-то арматурой. Сквозь летающие облака пепла и грязи начинают пробиваться лучи света. Тру глаза, но это мало помогает, тогда отдаю приказ продвинуться вперед, моя сущность пролетает несколько метров и воспаряет вверх. Я вижу всю картину со стороны… Ужасное зрелище развороченного взрывом металла, гарь и уже стихающие очаги пожара… Увиденное поражает масштабностью и парализует ужасом случившегося…

Резко распахиваю глаза. Промаргиваюсь. Меня трясет за плечи перепуганная девушка Татьяна.

— Что с вами? Воды? — В ее руках бутылка.

— Что… — хочу спросить, что произошло, но горло саднит настолько, что я лишь захожусь в кашле. Во рту и в носу стоит запах гари. Он никуда не исчез. Точнее, откуда он взялся здесь?

Пью воду, потихоньку прихожу в себя. Я в шоке от увиденного. В шоке от такого переноса в пространстве. Кто я в этом, мать его, теле такая? А самое главное как эти жуткие прогружения контролировать и, по возможности, избегать?

Подходят еще люди из нашей съемочной команды, с ними медик. Мне дают успокоительное.

— Анна? Вы можете продолжать испытания?

— Да. — фантомные ощущения постепенно отступают, хотя то состояние ужаса и паники все еще сильно и реально настолько, что язык немеет при одном воспоминании о нем.

— Что с вами было?

— Мне кажется, я перенеслась в тот день в момент аварии и прожила его вместе с участниками.

— Вы готовы рассказать нам об этом?

И тут в лучах заходящего солнца над лесом взлетает самолет. Он набирает высоту, проносясь прямо над нашими головами. И его гул на какое-то время перебивает наш диалог.

Когда гул стихает достаточно, чтобы собеседники меня услышали, продолжаю:

— Здесь рядом аэропорт. И это было крушение самолета. Ил-86. Самолет взлетел, но рухнул практически сразу. И вы там были, указываю на Татьяну. Вы выжили. А та вторая женщина? Она была вся в крови. А мужчина без сознания?

Татьяна громко сглатывает, а ее взгляд пустеет.

— Из всего экипажа выжили двое. Я и Елена Маркова. У Лены были множественные переломы. На работу в Аэрофлот она больше не вернулась. А я… не могу без неба. Всего несколько месяцев выдержала и снова в работу. Оно забрало у меня все. Среди членов экипажа был и мой муж. — Голос женщины под конец речи стал совсем тихий и безучастный.

— Вы находились в хвосте, потому и спаслись. Переднюю половину размололо в крошево.

— Да. Мы выполняли предписания, готовили самолет к рейсу.

— А почему тогда на борту не было народа? Ведь не было же пассажиров? Я никого не видела. Только экипаж, я так понимаю? — этот вопрос не давал мне покоя.

— Да. Всего шестнадцать человек. Выжило двое. Вот такой был рейс, мы перегоняли самолет из одного аэропорта в другой. До сих пор неизвестно, что произошло.

— Я так вижу, что это ошибка пилота. Была какая-то неисправность, а он отнесся невнимательно, не уделив должного тщания этому полету, как незначительному. И эта халатность не дала самолету нормально взлететь, воздушный поток закрутил его, и пилот, не ожидая подобного, просто не вытянул. Мне жаль, — смотрю на женщину.

Та лишь кивает. По безэмоциональному лицу катятся две дорожки немых слез.

* * *

Михаил Пореченков стоит в Готическом зале Стахеевского особняка возле небезызвестного канделябра и держит в руках белый конверт.

— На этой неделе у нас новый прецедент. Сильнейших экстрасенсов на этой неделе двое.